Знал бы прикуп, жил бы в Сочи

О модернизации в России не говорит разве ленивый. Нам представился случай взглянуть на данный процесс, что называется, изнутри.

№132 (5340)
02.08.2011
Андрей Фатеев

Консультативная рабочая группа президентской комиссии по модернизации и технологическому развитию экономики России совместно с Клубом региональной журналистики пригласила нашего брата провинциала на семинар. Профессор и завкафедрой прикладной институциональной экономики МГУ, доктор наук, президент Ассоциации независимых центров экономического анализа, член правления Института современного развития Александр Аузан, по предложению главы государства возглавивший в ноябре прошлого года консультативную группу, постарался растолковать: зачем нашей стране модернизация и в чем конкретно она заключается?

Они заблуждались искренне

— Семинар мы задумали не для пиара комиссии по модернизации, — признался Александр Аузан, — но для пиара самой идеи модернизации. Я сам долго критиковал, что все не так, а теперь каждый месяц делаю доклад президенту. Как дошел до такой жизни? Модернизационные проекты идут не только в России. Я не первый год работаю с правительством Казахстана, Центральным банком Азербайджана. Как экономист реализую свои взгляды и умения. Приглашение заниматься модернизацией в России, о которой я много писал, вполне закономерно. Но это не значит, что у меня изменились взгляды. Хотя, может, они и не правильные. Как сказал один из моих партнеров, основатель Зеленого движения в России Стас Забелин, на наших могилах напишут: «Они заблуждались искренне».

«Сначала я хотел бы объяснить, почему считаю модернизацию ключевым вопросом российского развития, — продолжил экономист. — Пока она не идет. Она намечается. Мы стоим у входа. Страна без модернизации, конечно, не погибнет. Просто мозгам здесь делать будет нечего. Сейчас половина моих учеников, подготовленных в МГУ, уезжает в Ирландию, Германию, Англию, даже в Аргентину уезжают. И бизнес уже двинулся: большой — в сторону Запада, малый и средний — в сторону Казахстана. В этом смысле очень точный образ будущего предсказал замечательный русский писатель Владимир Сорокин. Собственники сырьевых компаний живут в Лондоне, а здесь — менеджеры, охранники, таджики, пенсионеры. Таджики строят различные объекты под руководством менеджеров и обслуживают 15-полосную трассу из Китая в Европу. По этой трассе движется непрерывным потоком чужая жизнь. Над ней летают большегрузные самолеты по тому же маршруту Китай — Европа. Это будущее России без модернизации. Ничего страшного! Просто скучная и малоинтересная страна. Лично мне это не нравится».

— Я хочу, чтобы мои внуки жили в России, и я не ездил к ним куда-нибудь в Париж, — объясняет свою позицию профессор. — Вот такой эгоизм! Потому и занимаюсь модернизацией. И когда говорят об улучшении образования, думаю: сейчас уезжает половина, если улучшим — будет три четверти уезжать. Образование можно и нужно улучшать только если поменяем жизнь в стране, чтобы тень нефтяной трубы не лежала на всей экономике. Нефтяной трубе нужно мало умных и талантливых людей. Гораздо меньше, чем живет в России. И в этом трагедия нашей страны.

Формула четырех «И»

— Александр Александрович, понимает ли это президент и люди, его окружающие?

— Мне кажется, да. Президент Медведев пришел в 2008-м с формулой четырех «И»: институты, инфраструктура, инвестиции, инновации. Формула представляется мне очень правильной. За 10 дней до выборов, когда правление Института современного развития встречалось с Дмитрием Анатольевичем, именно про это мы говорили. К сожалению, вскоре с четырех «И» стали облетать листочки. Институты — это система правил, которые поддерживаются с помощью насилия, либо тем, что «так принято». Менять институты крайне тяжело, за ними стоят весьма влиятельные группы, которые получают неплохой доход и которым выгодно прежнее устройство.

Пытался ли Медведев менять институты? Да, когда объявил судебную реформу и борьбу с коррупцией, за которые он лично очень переживает, это были программы институциональных преобразований. Получились ли они? Сложный вопрос. Но кое-что получилось. Почему президент так увлекся разного рода электронизацией? Если все перевести в электронную форму, коррупция на время отступает. Она, конечно, адаптируется, но нужно время, чтобы перенести взятки на схему, когда все идет через программистов и криптографов. Это некоторый институциональный выигрыш, когда электронной схемой удается вытеснить прежнюю бумажную.

— Но почему государство за эти десять лет по-хорошему так и не вложилось в инфраструктуру? По примеру того же Китая, который за десять дней строит столько дорог, сколько мы строим за целый год.

— Действительно, любой экономист скажет: вложения в дороги, оптоволокно, прочую инфраструктуру — великолепный мультипликатор. Почему не вложились? Аргумент — разворуют. Чтобы воровали меньше, нужно менять институты. Одно следует за другим. С инвестициями вопрос решился сам собой — их практически нет. В России очень плохой инвестиционный климат. Капитал из страны утекает. Пришлось напрямую заняться инновациями — без институтов, без инфраструктуры, без инвестиций. Так появилось Сколково. Надо же в течение президентского срока сделать то, что можно показать. Но когда стали двигать 38 сколковских проектов, выяснилось: каждый проект натыкается на отсутствие институтов, инфраструктуры, инвестиций. На каждом заседании комиссии по любому проекту президент непременно делает институциональные системные выводы и попытки что-то изменить.

Без принуждения хоть что-то делается?

— А чем занимается ваша консультационная группа?

— Группа — это 41 человек: академики, депутаты, бизнесмены, представители широкой общественности. В начале каждого месяца я узнаю, на какую тему буду делать доклад президенту в конце месяца. За три недели мы должны войти в тему и составить свой взгляд. Правительство делает свой доклад. На примере шести последних заседаний я покажу вам, как работает консультативная группа.

Январь. Заседание в Арзамасе посвящено госкомпаниям и научно-исследовательским работам. В чем реальная подоплека? В мае прошлого года президент поручил представить стратегии инновационного развития госкорпорациям и компаниям с государственным участием. В их числе Росатом, Роснефть, Газпром… В ноябре выяснилось: даже концепций таких нет. Почему? Ведь в аналитических управлениях сидят толковые люди, мои ученики. Оказалось, программы инновационного развития быть не может, если нет стратегии развития компании. А у всех преимущественно конъюнктурные прогнозы примерно до 2012-го. Это же госкомпании!

Президент на заседании постоянно повторял: «Что же за страна такая! То принуждением к миру занимаемся, то принуждением к инновациям… Без принуждения что-нибудь делается?» В чем была идея консультативной группы? Проблема понятна: у высшего менеджмента компании нет прямой заинтересованности в инновациях. Они — агенты, представляющие интересы президента и правительства. Голым принуждением можно добиться того же, чего добились в Кампучии: уничтожить треть населения. Эффективность будет очень низкой. Нужны стимулы.

Мы попросили в качестве подопытной отдать нам Объединенную авиастроительную корпорацию. Перед этим президент снял ее руководителя и назначил нового. Когда погрузились в проблемы авиапрома, я был поражен, какое количество совершенно неожиданных людей живо интересуется этой темой. Авиаперевозчики кричат: «Нам нужны уникальные «Русланы», которые почему-то не производят». Мощное научно-техническое сообщество умоляет: «Помогите изменить законодательство, дайте права на сделанные нами патенты, иначе нет интереса». Руководство корпорации говорит: «Мы разрабатываем поэтапный план развития, нам нужны государственные деньги». Свои планы они утверждают, конечно, без нас. Но вот выделение денег зависит от заключения комиссии по модернизации. А мы считаем: нужен инструмент бюджетного кредита, но не на компанию, а под реальные проекты, за которые отвечают конкретные менеджеры. Очень тяжелая тема. Мы прослушали доклады, провели экспертизы, к сентябрю подготовим предложения для президента и комиссии, как поступить с этой госкомпанией и ей подобными.

Триллер 2016 года

— Февраль. Тема — универсальная электронная карта, которую уже называют вторым паспортом. Все законодательство принято, а финансово-экономического обоснования нет, деньги не выделяют. А проект очень крупный. С 2014 года каждый россиянин получит карту, которая является платежным средством (ее эмитирует банк) и в то же время — способом записаться в поликлинику, оплатить налоги… Казалось бы, что мы можем сделать в столь сложной и запутанной сфере, где идет тяжелая борьба между разработчиками российского чипа, который еще не придуман, и западными интеллектуальными компаниями. Если чип, как обычно, будет иностранным, большая доля доходов уйдет за рубеж. Борьба идет между банками, желающими перетянуть карту на себя, и Министерством связи, которое настаивает, что процессинг должен быть государственным.

Правительство Москвы, например, выступило с инициативой: перевести на карту ОСАГО, водительские права и страховки. Уточняем: «А если человек выедет за пределы кольцевой автодороги?» Молчание. Никто не знает, что произойдет там, где не окажется приборчиков, способных считывать показания карты. Еще на заседании комиссии я спросил президента: «Знаете, как будет выглядеть триллер 2016 года? Человек потерял универсальную карту, а на ней записано все, включая историю болезни». Далее последовали рекомендации по изменению законодательства о защите прав потребителей, об электронных услугах и порядке закупки электронных услуг.

Обогрев вселенной

— Март. Обсуждаем в Магнитогорске инженерное образование. Президент открывает заседание заявлением с десятью пунктами по изменению инвестиционного климата в стране. Фактически оно означает возврат к программе четырех «И». Там были и прямые разногласия с правительством по отчислениям на социальное страхование, которые просто убили часть малого бизнеса…

Возвращаясь к инженерной подготовке. Когда на президиуме комиссии я уточнил, про кого коллеги говорят, мне ответили — про инженеров. Но сейчас в дипломе нет записи «инженер», есть некий бакалавр по обработке металлов. А за этим тянется все, включая совершенно другую аттестацию. Наши профессиональные стандарты не сочетаются со стандартами образования. Договорились, что состыкуем их, будет процесс сертификации, когда выпускник сдает экзамен по профессиональному стандарту и получает диплом. Мы должны простимулировать предприятия налоговыми льготами вкладывать деньги в обучение. Они будут заключать договоры, по которым специалист должен будет либо отработать, либо вернуть деньги, если его перекупит другая фирма. А обогрев вселенной, когда и денег бюджетных не хватает, и молодой человек ничем не обязан, вряд ли позволит подготовить профессионально заточенные инженерные кадры.

Ректор МВТУ имени Баумана Анатолий Александров сказал мне: «Вот вы, экономисты, закрыли рот — убрали рабочие места. А у нас, инженеров, по-другому». Обучить специалиста в техническом вузе гораздо дороже, чем гуманитария. И это тоже будет решаться. Нам удалось провести поправку по учебно-производственной базе только после публичного спора на заседании. Вы никогда не задумывались, на каком поколении техники учат вузы студентов? Оборудование устарело тридцать лет назад, а нужно такое, какого и на предприятиях еще нет. Необходим механизм, чтобы компании размещали в университетах свое оборудование для обучения кадров.

Страна за высоким забором

— Апрель. Сколково. Добрались до главного бренда модернизационной и инвестиционной политики. Многие задаются вопросом: что получится из Сколково? Если там будет хорошая жизнь, с нулевыми налогами и полицией, которая взяток не берет, тогда его придется окружить забором, чтобы остальная Россия туда не прорвалась. Это вариант модернизации? Да! Мобилизационный. Ее результатом в сталинских «шарашках» стала атомная бомба. Можно сделать что-то еще, показывать потом на выставках или соседей по планете пугать. Хотя замысел в том, чтобы распространить опыт Сколково на всю страну.

Мы дали три основные рекомендации. Не бывает стран, где бы каждый судья разбирался в проблемах интеллектуальной собственности. В США есть штат Делавэр, там несколько десятков судей с тремя-четырьмя образованиями, которые разбираются в этих проблемах, именно к ним весь цивилизованный мир обращается с «интеллектуальными» спорами. Мы предложили создать специальный арбитражный суд по проблемам интеллектуальной собственности и разместить его в Сколково. Но так, чтобы воспользоваться им могла вся страна. Правительство нас поддержало.

Второй момент. На регистрацию интеллектуальной собственности в Роспатенте уходит 2 года. А софт, программное обеспечение, стареет через 3-5 месяцев. Виктор Вексельберг, президент фонда «Сколково», договорился с Роспатентом об ускоренном порядке регистрации. Правда, авторские права регистрируют как на литературные произведения. С такой «защитой» нам ничего не отстоять за рубежом. А мы находимся в жесткой международной конкуренции. Подготовили указ президента о создании специального ведомства по интеллектуальной собственности.

Попечительскому совету Сколково, вместе с которым заседали, мы посоветовали ввести такой показатель, как доступность и открытость. Любой человек со стороны должен понимать, что он здесь может увидеть и в чем поучаствовать. Если смотреть на таможенные и налоговые решения, принятые в апреле, многие из них распространялись не только на Сколково, но и за его пределы. Думаю, это более правильный шаг, нежели строить высокий забор.

Эксперименты ставим на детях

Май. Рассматривали инновационные технологии в детском здравоохранении. Обнаружили общемедицинские проблемы. Татьяна Голикова — мощный боец, достойно сражалась на комиссии с нашей позицией. Во-первых, в стране совсем нет детских лекарств. Есть взрослые, которые пытаются дозировать для детей. Чтобы разработать детские лекарства, нужно проводить испытания на детях. Взрослый сам дает согласие на проведение с ним эксперимента. А кто даст согласие за ребенка? Детьми торговать начнут! Но если этого не делать, специальных лекарств никогда не будет и наши педиатры продолжат экспериментировать на всех детях безо всякого контроля. Мы говорили о том, как изменить процедуры с клиническими исследованиями, чтобы защитить ребенка.

Я откровенно побаиваюсь внедряемой системы страхования ответственности врачей, потому что наши великолепные хирурги под давлением страховых компаний перестанут делать рискованные операции. А они делают абсолютно инновационные вещи! Гарантией является только личная репутация врача. Мы настаивали на введении в электронных системах характеристики врачей, министр с этим согласилась, чтобы пациент понимал, к кому обращается.

Новое медицинское оборудование. Во многих клиниках оно простаивает, потому что купить его гораздо легче и интереснее, чем обучать персонал. Мы предлагали ввести обязательный норматив на обучение. Министр сказала, что такие поправки внесены в закон о госзакупках. Боюсь, поправок недостаточно. Велика вероятность, что когда руководителю учреждения назовут стоимость оборудования с обучением персонала и без, он предпочтет приобрести большее количество оборудования без обучения.

Мусор вокруг нас

Июнь. Экология и модернизация. Главная интрига заседания — запрет с января 2012 года продажи низкокачественного бензина и введение обязательного стандарта не ниже «Евро-4». Странная картина. К переходу готовы наши машиностроители: «Лада» подорожала на 500 долларов, потому что там ставят инжектор для нового бензина. Частные нефтяные компании готовы. Почему-то не готовы государственные «Роснефть» и «Газпром нефть». Они вновь требовали переносов срока, и сроки в очередной раз перенесут. Мы же настаивали на применении санкций к нефтяным компаниям, которые за все эти годы не подготовились к переходу. Ответ министра экономики: «Тогда они нагрузят потребителя, подняв цены на бензин». Но в советах директоров госкомпаний сидят представители государства, пусть вынимают деньги из чистой прибыли.

Второй деликатный вопрос — так называемого углеродного протекционизма. С 1 января 2012-го российским самолетам нельзя будет летать в Европу. После того, как не получилось с Киотским протоколом, развитый мир решил пойти путем углеродного протекционизма: запрещать импорт всего, что сделано на грязных энергетических процессах. Надо либо оспаривать европейские нормы, либо менять ситуацию в стране. В конечном счете поручение принято: состоятся консультации с Российским союзом промышленников, будут разрабатывать отечественную систему по снижению выбросов путем создания своего маленького киотского рынка.

Дополнительная проблема, которая не значилась в повестке и которую внесла консультативная группа, — проблема мусора, одна из главных в России. Проблема не чисто экологическая, скорее, моральная. До тех пор, пока мы стараемся не видеть мусор вокруг себя, мы так же ведем себя в политике и экономике. Нашу инициативу поддержали. Вице-премьер Сергей Иванов в развитие темы предложил с помощью навигационной системы ГЛОНАСС метить все машины и свалки. Мы настаивали на создании механизмов стимулирования свалочного бизнеса и введении очень высоких штрафов за несанкционированные свалки. Все это внесено в поручение президента.

Децентрализация в пользу регионов

— Президент недавно выступил с еще одной модернизационной идеей — децентрализации власти…

— Я являюсь соруководителем одной из групп, которая занимается ревизией «Стратегии-2020». И выражу общее мнение экономистов: децентрализация необходима. Причем с передвижкой ресурсов на уровень регионов. Еще три года назад автор нынешней административной системы Дмитрий Козак заявил, что мы имеем налогово-бюджетную систему не федеративного, а маленького унитарного государства. Она совершенно не может работать. Поэтому децентрализация — правильная идея. Правда, я не уверен, что начинать ее надо именно с муниципального уровня, как предлагает президент. Хотя, с другой стороны, муниципалитеты действительно ближе всего к людям.

Дайте людям пожить спокойно!

— Александр Александрович, а готова ли наша страна к очередным реформам? Ведь модернизация — те же реформы, кои стали в России ругательным словом.

— Если верить социологам, большинство соотечественников никакой модернизации не хочет. А меньшинство хочет, но не верит. Вроде бы и надо менять страну, а кому менять-то? Большинство говорит: «Не надо ничего трогать! Дайте пожить спокойно». Можно понять? Можно. Это называется стабильность. В кризис здорово накачали деньгами пенсионеров, которые мрачновато смотрели на перспективы, их мировосприятие улучшилось. Только вот чем обеспечивается стабильность — непонятно. Экономика страны хуже, чем в начале 2000-х, потому что еще более сырьевая. Правила, работающие в ней, еще более непонятны и размыты.

Год назад крупный чиновник Всемирного банка, индиец, на конференции в Москве сказал: «Я с детства смотрел на вашу страну. Когда был юным и жил в Пенджабе, мне казалось, СССР и США решают судьбу мира. Когда повзрослел, оказалось, Россия — развивающаяся страна. Теперь, во время кризиса, выяснилось: вы — самая слабая из развивающихся стран. Господа! У меня впечатление, что ваш корабль тонет, только очень-очень медленно». На чем же держится наша стабильность при нашем плохом хозяйствовании? Когда концы с концами перестают сходиться, вдруг начинается гражданская война в нефтеносной Ливии… И цена барреля зашкаливает за 115 долларов, хотя еще год назад она не поднималась выше 75. При таких ценах по инерционному сценарию можно жить более или менее терпимо от пяти до двадцати лет. Но если цены рухнут, начнутся проблемы, и очень скоро. Потому что у нас нет денег на те пенсии, которые установили.

— Как же тогда войти в модернизационный процесс?

— Как говаривали в советское время, знал бы прикуп, жил бы в Сочи. Последние полвека это очень популярные занятия — модернизация и попытка догнать Америку. Получилось только у пяти стран: Японии, Южной Кореи, Гонконга, Сингапура и Тайваня. Тот же Китай им резко уступает, просто он огромный. В комиссии по модернизации непрерывно происходят споры, постоянно раздаются призывы: «Деньги есть — купим оборудование, люди не те — наймем инженеров и менеджеров». Социалистическая Польша при Гереке накупила лицензий, мечтая стать Японией Восточной Европы. Результата пока не видно. Если бы все было так просто, все страны, у которых есть деньги, давно бы модернизировались. Но этого не происходит.

Мы сколько угодно можем заниматься призывами, но надо считать реальные возможности. Шансы на модернизацию в России вообще не очень высокие на данный момент. Мы скорее обречены на застой. Вот если бы цены на нефть упали до 8 долларов за баррель, как в памятном 1998-м, модернизация началась бы сама собой. По той простой причине, что модернизацию никто от хорошей жизни не начинает.