На ковре и под ковром

Областной центр прикладного творчества и ремесел, который заправляет в галерее, всеми силами старается возродить забытое древнее ремесло ковроткачества, собирая по крупинкам его историю. Подвижникам оказывают поддержку правительство и депутаты Тюменской области. С ними — и сердцем, и рукой — искусствовед Наталья Сезёва, много лет изучающая историю сибирского ковра.

Идеи сотрудников центра находят отклик у преподавателей художественных школ и Тюменской академии культуры, искусств и социальных технологий. Рождаются совместные проекты. Благодаря им выставка «Тюменский ковер», открытая в галерее, пополнилась новыми экспонатами — сувенирными ковриками, сделанными руками ребятишек, и несколькими полноценными коврами, созданными по техническим картам студентов ТГАКИиСТ. За год здесь побывало более семи тысяч посетителей. Часто приходили дети. Восхищались: «Какие у нас крутые бабушки! У них такие знаменитые ковры!»

Еще бы не знаменитые! В XIX веке сибирские ковры продавались не только по всей России, но и за границей. Ковроткачеством занимались целые деревни и села. Этот промысел был гордостью нашего края. Василий Суриков даже вписал тюменский ковер в свою картину «Взятие снежного городка». Говорят, живописец являлся большим поклонником сибирских пушистых изделий.

Два года назад в Москве вышел альбом «Тюменский ковер». Богато иллюстрированное, снабженное подробными историческими сведениями издание. Работа Натальи Сезёвой.

— Давайте оглянемся на историю, — призывает Наталья Ивановна. — Буквально на днях случилось сенсационное открытие. Исследователь-краевед из Шадринска Анатолий Пашков, работавший с архивными материалами Долматовского мужского монастыря, обнаружил в описях следующую запись: «ковры и попонки тюменского дела». Документ датируется 1701 годом! Мне в архивах ранее удалось найти лишь сообщения о тюменских коврах 1724 года. А теперь мы можем говорить, что нашему ковру
310 лет!

Сегодня в России работает только одна ковровая фабрика — в Ишиме. «Но и она, — волнуется Наталья Сезёва, — может закрыться в любой момент. Не хватает профессионалов, знающих тонкости промысла, существует проблема сырья».

У мастериц из Тобольска тоже когда-то была своя фабрика. Некоторые из них проработали там всю жизнь. Встретившись в галерее, они с упоением предавались воспоминаниям. Я затесалась в их круг.

— Сначала было три станка. И нас всего 15 человек…

Галина Максимовна Ракова — одна из первых тобольских ткачих. Ее поставили «на ковры» сразу после окончания ремесленного училища.

— В 1948 году я пришла в горком комсомола и сказала: «Мне нужна работа». Меня определили в артель. Тогда еще фабрики не было. В артели работали и ковровщицы, и швеи, и мебельщики.

— Потом артель расформировали, — перебивают рассказчицу другие. — В 54-м уже выделился ковровый цех. А фабрикой его назвали в 61-м.

Ткачихи дружно кивают: «Да-да, так и есть», показывая, что я имею дело с коллективной памятью. Один человек, ну, двое, еще могут что-то напутать, но уж если шестеро твердят, что артель располагалась «на Володарского, и на Пушкина мы тоже работали», то, значит, так оно и было.

— Воду на лошадях возили. Сами пряжу стирали, сушили, — звонкий голос Раковой заглушает пока еще несмелые реплики остальных. — Работали в две смены. Лампочки-то какие были! На шестьдесят! Мы их потрясем, чтобы свет ярче горел. Нам бы цвета не спутать!

— В ремесленном на кого учились? — останавливаю разговорчивую ткачиху.

— Я токарь. Выпустилась с пятым разрядом.

— Почему же вас отправили на ковровую фабрику?

— Комсомолкой была, вот ее и отправили, — фыркает мне в левое ухо Людмила Харитоновна Доронина.

Ковровщицы улыбаются. Доронина — шутница. С виду почтенная ветеранша, а в глазах бесенята, как у молодой.

Спрашиваю, кто сколько лет проработал на фабрике. Ракова не может вспомнить. Вздыхает: «Память меняется». «33 года и 3 месяца», — рапортует Мария Федоровна Чулкова. Она ушла с фабрики последней — в 1999 году. Наверное, в душе надеялась, что предприятие все-таки выживет.

— Ну а вы сколько лет отдали коврам? — поворачиваюсь к Харитоновне.

Она хмыкает, и ее бесенята пускаются в пляс:

— Немного. 32 года всего!

А в начале 60-х ей было не до шуток. Фабричная история Дорониной началась со смерти матери. Братья отправили 15-летнюю сестру в Тобольск — искать место под солнцем. Девчонка нашла его, двумя руками уцепившись за ковровый ворс.

— Вас взяли без образования? — интересуюсь.

— Да какое там образование! — гомонят ткачихи. — Нас за станком всему учили.

— Я тоже с 15 лет на фабрике, — говорит Тамара Федоровна Филатова.

— Я с 14-ти! — отзывается Вера Семеновна Нелюбина. —
А куда было идти нашему брату? Я из большой семьи, самая старшая…

— Есть-то надо, работать надо, денег надо… — наперебой объясняют ковровщицы.

— Работа хоть нравилась?

— Да! — твердо отвечает Доронина и добавляет: — Сейчас как вспомню, так вздрогну…

— Тяжелый труд, очень тяжелый! — кивают остальные.

Людмила Прокопьевна Игнатова пришла на фабрику из пед-училища. Учебу бросила — и не пожалела.

— Не мое призвание, — говорит.

— А ковры — призвание?

— Нормальная профессия, — смущенно пожимает плечами.

— Ковры — это наша любовь! — поправляет коллегу Нелюбина. Они вместе «за одним станочком» трудились.

— Ночью, чтобы не спать, песни пели, — снова пускается в воспоминания Галина Ракова. — Нас соловьями звали.

— По плану мы должны были 6 метров ковра выдать за месяц. Это 22 квадратных сантиметра в день, — рассказывает Тамара Филатова.

— Какие у нас были руки!

— До сих пор мозоли на пальцах и локтях!

— Сколько длилась смена ткачихи?

— Бесконечно! — выдыхает (опять со смешком) Харитоновна.

— С ночевой оставались, если хотели заработать, — уточняет Нелюбина.

— На один ковер ляжешь, вторым укроешься. С утра снова за станок, — дополняет Ракова и задумчиво, словно сама удивляется своим мыслям, произносит: — Вот интересно: ведь тяжелая работа была, а мы ее любили…

— Не развалилась бы фабрика, я бы до сих пор работала. Мне нравилось, — скорбит Нелюбина.

— Да, так жалко, что ее не стало, — поддерживает Филатова. — Мы шли туда как к себе домой.

— А ведь у нас еще самодеятельность была! — вдруг озаряется улыбкой Вера Семеновна.

— Самодеятельность?! — взвивается Доронина. — Мы-то лебедушками были. Танцевали в драмтеатре!

Мастерицы галдят, вспоминая подробности своей трудовой деятельности.

— Ковры-то у вас дома есть? — осмеливаюсь их перебить. Раздается дружный вздох.

— Нет, — разводит руками одна ткачиха.

— И у меня нет, — вторит ей другая.

— Не заработали, — сообщает третья.

— Нам ведь и не разрешали покупать их, — объясняют они. — Наши ковры отправлялись по всей России.

— На фабрике как-то соткали три ковра: картину «Утро в сосновом бору», портрет Ленина и вид Московского Кремля, — вспоминает Ракова. — Уж не знаю как, но моя знакомая Валя сумела купить один ковер. На Севере, где она тогда жила. Пришла я к ней в гости, смотрю: на полу лежит Кремль. Неправдоподобная красота!..

P.S. Встреча ткачих, официально приуроченная ко Дню пожилых людей, состоялась благодаря поддержке Евгения Воробьева, председателя комитета по делам национальностей Тюменской области (экс-мэра города Тобольска), и Сергея Шерегова, советника губернатора области. Труженицам вручили памятные подарки — альбомы «Тюменский ковер», конфеты и цветы.