Подвиг и трагедия Андрея Бахтеева

К 55-летию Союза журналистов Тюменской области.

№119 (5561)
12.07.2012
Юрий Бакулин

Дороги мужества

Писать о журналистах, когда их нет рядом, трудно. Правда, остаются их публикации. Но пишут-то они не о себе. Хранятся еще в редакциях и их личные дела. Нашли такое дело Андрея Халиулловича Бахтеева и в редакции «Тюменской правды». И вот я листаю его, читаю скупые строки официальных документов — о перемещениях по работе, об изменениях в зарплате, об уходе в отпуск… Внимание привлек один из таких документов.

Вот он:

Сама по себе эта выписка ни о чем особенном не говорила. Подобных в личном деле А.X.Бахтеева хоть и не великое множество, но и немало. Конечно, быть отмеченным в приказе по редакции для журналиста — честь. Как-никак оценку твоей работе дают коллеги — самые взыскательные критики. Но не содержание приказа привлекло меня, а его дата — октябрь 1964 года. По рассказам Андрея Халиулловича я знал, что тоже в октябре, но двадцатилетней давности — в 1944 году — он совершил свой подвиг при освобождении Норвегии. Говорил, что вышла даже книга «Норвежские были» с главой, которая так и называлась — «Подвиг лейтенанта Бахтеева».

И вот я в читальном зале областной библиотеки. В руках у меня те самые «Норвежские были», правда, нового, недавнего издания. С волнением листаю книгу. И вот он — портрет Андрея Бахтеева. Запечатлен в гимнастерке с боевыми наградами, в пилотке — и с широченной улыбкой на молодом еще лице. Автор главы — полковник в отставке Николай Румянцев (очевидно, сослуживец А.X.Бахтеева). Эта маленькая главка, а также публикации в газете «Правда» в октябре 1944 года помогли восстановить события того дня.

Еще до нападения на СССР фашистская Германия обеспечила себе надежный плацдарм на северной границе, захватив аэродромы и военно-морские базы Норвегии. Здесь не велось больших боев, шла так называемая тихая позиционная война. Норвегия была оккупирована, но не покорена. Ширилось движение Сопротивления. В октябре 1944 года советские войска, ведя наступление широким фронтом, начали освобождение норвежской территории. 25 октября был взят город Киркенес. В ночь на эту дату лейтенант Бахтеев с 31 автоматчиком вышел в поиск — разведать подступы к станции Бьорневатна, ближайшей к Киркенесу.

Они шли по каменистой стылой тундре. Бахтеев изредка вынимал фонарик, сверялся по карте. Вот-вот должны были дойти до станции и прилегающему к ней руднику. Путь разведчиков преградила небольшая высотка. На карте она было обозначена цифрой 202 — как раз подле Бьорневатны. Забрались на высоту, залегли. Было еще темно, но где-то правее глухо звучали взрывы — там шел бой.

Вдруг среди валунов раздался шорох. Кто-то карабкался на высотку. Бахтеев включил на мгновение фонарик. В луче его мелькнула фигура человека в гражданской одежде. Тот заметался, но вскоре, видно, понял, что ему не удастся скрыться. Когда увидел советских солдат, радость озарила его лицо.

— Хюго Енсен, — сказал он.

Говорил еще что-то, но его не понимали. Он перешел на немецкий язык. В этом кое-кто из разведчиков разбирался, в том числе и Бахтеев — как-никак перед войной учился в знаменитом МИФЛИ (Московском институте философии, литературы и истории).

Поняли, что в штольню рудника немцы согнали шахтеров, их семьи и других жителей Киркенеса. Там тысячи людей. Утром их угонят на запад, к Нарвику. Штольни заминированы. На станции много эсэсовцев, техники, в том числе и военной.

Собственно, разведчики могли считать выполненным полученный приказ. Оставалось лишь дождаться рассвета, чтобы самим убедиться в правоте слов Хюго Енсена.

Едва забрезжил рассвет, заняли удобную позицию. Вскоре стал виден длинный барак, возле него часовые. На двух грузовиках установлены пулеметы, направленные на выход из штольни. Из барака вышли солдаты. По их обмундированию разведчики сразу поняли: да, это эсэсовцы. Построились в две шеренги. Подошел офицер и стал что-то говорить солдатам.

Медлить было нельзя. И Бахтеев, прошедший дороги войны почти с первых ее дней, испытанный и закаленный командир-разведчик, принял еще одно, может быть, самое рискованное в его военной судьбе, решение. Он скомандовал:

— Огонь!

32 автомата заработали одновременно…

Сохранилось боевое донесение командира разведроты 102-й гвардейской дивизии Карельского фронта лейтенанта Бахтеева. Вот выдержка из него:

«На рассвете 25 октября возглавляемая мной разведгруппа внезапным налетом овладела станцией Бьорневатна. В результате налета освобождено от угона на Запад и истребления 4500 норвежских жителей. Захвачено 18 немецких автомашин, 4 мотовоза, 7 паровозов, 225 вагонов с никелем, 35 тонн бензина и различные склады противника. В бою уничтожено около 200 эсэсовцев. В спасении норвежского населения и имущества большую помощь оказал норвежский рабочий Хюго Енсен, который дал нам ценные сведения и затем с оружием в руках принял участие в операции».

За тот бой правительство Норвегии удостоило А.X.Бахтеева высшего ордена — Золотого креста с мечами и бантами. А всего за годы войны Андрей Халлиулович был награжден многократно — орденами Боевого Красного Знамени, Отечественной войны II степени, Александра Невского, Красной Звезды, шестью медалями. Думаю, мало кто из младших офицеров того времени мог с ним сравниться таким «набором». Так был отмечен боевой путь командира разведвзвода, разведроты. Он закончил его в поверженной Германии, будучи начальником заставы на линии соприкосновения советских войск с союзническими армиями.

Ну а к тому приказу по редакции №　397 стоит вернуться. Отмеченная этим приказом страница «Дорога мужества» рассказывала о строительстве железнодорожной магистрали Ивдель — Обь. В те годы это была единственная транспортная артерия, которая связывала Тюменский Север с европейской частью страны. И хотя позднее мы узнали о многих более величественных стройках в нашей области в те далекие 60-е годы, эту магистраль называли «дорогой мужества». И по достоинству.

Вот строки из репортажа А.Бахтеева, опубликованного на той отмеченной приказом странице: «Пока еще величава и спокойна тайга. С берез падают желтые листья. Во мху алеют ягоды брусники, виднеются шляпки грибов. Только хаос сваленных деревьев и хлюпающая под колесами вода как бы напоминают: впереди болота. Лежневая дорога даже глубокой ночью не пустеет. Сегодня она занята мехколонной, которая перебрасывается на очередной участок за десятки километров. По дороге, давно уже разбитой, грязной от длительных дождей, ползут экскаваторы, тракторы, МАЗы и ЗИЛы. В кузовах машин — сборные дома, палатки, продукты».

Не правда ли, обстановка похожа на передовой край фронта? Это и был фронт, только мирный. И по той размытой дождями, разбитой техникой дороге вместе со строителями ехал ночью к головному участку укладки железнодорожного полотна собкор газеты А.Бахтеев.

Пожалеть можно, а помочь…

Первая часть была написана мною в 1985 году для буклета к 40-летию Победы. В нем было полтора-два десятка публикаций о тюменцах — участниках Отечественной войны. Андрея Бахтеева тогда уже не было в живых, но я знал о нем многое по его рассказам, позднее — по прочитанным документам и, главное, по совместной работе в редакции городской газеты «Тюменская правда».

Журналистом он стал вскоре после войны. Начинал в какой-то районной газете Новгородской области. Там ему полюбилась молоденькая корректорша, которая стала его женой. Годы были голодные. Андрей помогал материально и родне супруги. Хотя зарплата у районных газетчиков всегда была мизерная, выручали ежемесячные денежные переводы из Норвегии — пособие, положенное кавалеру ее высшей награды. Она давала ему в потенциале рыцарское звание и даже поместье. Однако о таких почестях Андрей, уехавший на родину, мог только слышать. Вот пособие было реальным и в трудные годы выручало. До поры до времени.

Международная обстановка стала осложняться — начиналась так называемая «холодная война». В Норвегии вышла книга, где описывалось, в каких тяжелых условиях содержались пленные, захваченные советскими войсками. Среди них были и норвежцы. Оказалось, что лагерь таких пленных был и в Нижнем Новгороде. Книга была явной провокацией (кто в годы войны не испытывал тяжких лишений, а в первую очередь мирное население наших городов и сел). С советской стороны последовали ответные меры — по дипломатическим и другим каналам. В частности, возникла инициатива в ответ на выход провокационной книги сдать в военкоматы награды, полученные нашими солдатами и офицерами от норвежского правительства. Сегодня я думаю, что большей глупости (почти преступной) трудно было придумать: лишать боевых наград недавних воинов, рисковавших своей жизнью… Однако Андрей, может быть, и без внутреннего энтузиазма, безропотно сдал свой Золотой крест с мечами и бантами. И тут же был лишен заслуженного пособия.

Опускаю многие подробности того периода его жизни, да и знаю о них мало, а теперь уже не у кого спросить. Однако понимаю: Андрей искал выход, как создать нормальные условия для своей семьи. И он подался «на севера», где и жизнь начинала бить ключом, и зарплаты были намного выше. Так он оказался в Ханты-Мансийске.

В середине 60-х у нас был общий период работы в «Тобольской правде». Но сначала Андрей появился в нашем городе собкором «Тюменской правды». Тогда в областную газету пришел новый редактор — и началась большая перестановка кадров. Перемещение Бахтеева не казалось поначалу опалой, но постепенно стало ясно, что это так и есть, ибо он вдруг запросился на работу к нам, в городскую газету. И был принят, скорее, по звонку «сверху», зачислен в мой отдел промышленности корреспондентом.

Несмотря на довольно большую разницу в возрасте, мы быстро сработались. Я ведь тоже бывший офицер, за годы службы в армии кое-что понял в отдаче и выполнении приказов. Конечно, наши взаимоотношения были совсем не воинскими. Он называл меня Юрой, как, впрочем, и все в редакции. Я был там самым молодым и мобильным (сейчас удивительно самому). Мотался по леспромхозам, потом по начавшимся в Тобольске и в соседних районах стройкам (зона освещения в газете их охватывала).

Нефтепровод Усть-Балык — Омск, железная дорога Тюмень — Тобольск — Сургут, мост через Иртыш… Все было интересно. Заразить этим интересом хотелось и Андрея. Мне казалось, что он, работая собкором областной газеты, оторвался от коллектива, и это ему вредило.

Постепенно кое-что прояснилось. Во-первых, Андрей попивает; во-вторых, пить ему категорически нельзя: после прободной язвы вырезано две трети желудка, к тому же сохранились остаточные явления от прежних ранений, тяжелой контузии… И все же основному делу это не мешало. Правда, порой ошибался в названиях мест, где проходила трасса железной дороги. Они были в основном татарскими, а Бахтеев родным языком совершенно не владел, к тому же слух его в результате контузии все больше слабел. Но ошибки я быстро исправлял: сам прошел по тем местам не единожды.

Редакция наша находилась в подгорной части города, а квартиры — в нагорной. И после работы мы частенько возвращались вместе домой. Бывало, преодолеешь Прямской взвоз, и тут почти сразу киоск, где всегда свежее пиво — тобольское, какого-то особого вкуса. Даже приезжие москвичи хвалили.

— Юра, а по пивку?

— Что ж, давай!

Вдаряем по кружечке бочкового. И вижу: Андрея уже развезло. Предлагает выпить по второй. Я шутливо отвечаю:

— Дома тебя молодая жена ждет, сын.

Он нехотя соглашается. Дальше идем молча.

Жена его, ставшая с годами еще краше и статнее, неплохо устроилась с работой в Тобольске. Заведовала столовой рядом с Базарной площадью. Место бойкое, посетителей всегда полно. И должность, прямо скажем, хлебная — при тогдашнем-то дефиците во всем, а в продуктах питания особенно. Каюсь, и я пользовался ее услугами. Конечно, через Андрея. Помню, принес целую сумку яиц. Не даром, конечно, по закупочным для столовой ценам. А в магазинах яиц не бывало, на базаре — втридорога. У меня же трое малых детей… Тогда время такое было. Все что-то где-то «доставали».

Однажды встретились в какой-то компании семьями. И заметил я тогда, что жена Андрея тоже не прочь выпить. Рядом с ней он выглядел старичком, хотя таким по возрасту еще не был.

Любовь и вино. Тяжкие испытания российского человека (хотел написать «русского», но все-таки Андрей Халиуллович Бахтеев по рождению был татарином).

Однажды я надолго уехал в командировку на строительство нефтепровода Усть-Балык — Омск. Вернулся. И назавтра утром пришел в редакцию. Мне сразу: Бахтеева редактор уволил. Как, за что? Оказалось, опять исказил название какого-то полустанка на стройке железной дороги. Редактору позвонили, он вызвал Бахтеева, был крупный разнос. Ладно бы, но тут же после этого Андрей с досады выпил стакан красного вина. И, конечно, сразу захмелел. Что-то стал громко доказывать. Редактор услышал из своего кабинета — и написал приказ: уволить.

Только все это мне рассказали, раздался звонок по телефону:

— Юра, ты приехал? Зайди ко мне на квартиру. Пятую ночь не сплю, четвертый день не ем…

По голосу я понял: пьян. Тут же сел на редакционный мотоцикл и через какие-то минуты был на квартире Бахтеевых. На Андрея было страшно смотреть. Жена, очевидно, на работе. Из-за открытой двери балкона смотрит, как загнанный волчонок, сын.

— Ладно, Андрей, успокойся и больше не пей. Что-нибудь придумаем.

На обратном пути я заехал в горком партии — и сразу в кабинет секретаря по идеологии. Молодая еще, красавица, всегда изысканно одетая. Ее побаивались и в горкоме, и в городе. Еще бы, такая должность, да еще и муж — крупный чин в КГБ! А я с ней обычно панибратствовал в редких разговорах, юмор она ценила. Но тут было не до юмора. Рассказал кое-что о Бахтееве, а главное — то, что он еще на войне искупил всю свою будущую жизнь. Она молчала, но видно было: поняла. И тут же подняла трубку телефона. Я догадался: звонит нашему редактору.

— Отмените приказ об увольнении Бахтеева.

Послушала, очевидно, какие-то доводы и повторила:

— Отмените приказ!

Положила трубку. Помолчали. Мне только оставалось сказать: «Спасибо».

Приехал в редакцию. Мне шепотом рассказали: вышел из кабинета раскрасневшийся редактор, потребовал книгу приказов… и выдрал из нее лист с тем злополучным приказом (книга приказов обычно пронумерована, вырывать из нее что-то не положено).

И почти сразу состоялся мой с ним разговор:

— Ты был в горкоме?

— Был. Вы ведь туда тоже звонили. Вы сказали свое, я — свое.

— Это недоверие ко мне.

— Это недоверие к вашему необдуманному поступку.

— Я буду писать заявление об уходе в отставку.

— Вы серьезный человек, а говорите несерьезные вещи.

Мне стало жаль его. Но почему он не жалеет других? Конечно, своя боль чувствительнее, и пусть он испытывает ее.

После этого мы проработали с Андреем еще какое-то время. Я предупредил его: кончай с пьянкой, иначе совсем пропадешь. Но видел: все продолжается, в семье все хуже и хуже.

— Вчера опять напилась, я выгнал ее…

Это о жене. И чем тут поможешь?

Редактор, конечно, в отставку не ушел. Тот разговор мы никогда не вспоминали. В общем-то, он был по-своему человек честный, иногда до педантизма. Читал готовые к печати полосы, тщательно, не отступая от норм, начислял сотрудникам гонорары (себе за редкие заметки не прибавлял ни рубля лишнего). Только вот газетчиком бы ему не стоило быть. Работал в обкоме партии, был секретарем одного из райкомов партии. А когда в очередной раз его не избрали, вдруг решил податься в редакторы, потому что вспомнил: когда-то в какой-то газете был недолгое время корректором.

Но Бахтеева он уволил сразу, как только я ушел работать в «Тюменскую правду». Да и сам Андрей потом говорил, что не остался бы в редакции без меня.

Его ждали серьезные жизненные испытания. Из семьи ушел, оставив жене и сыну квартиру. Друзья устроили его в какую-то контору, занимавшуюся снабжением северных строек материалами, оборудованием и прочим. Там он, как всегда и везде, рьяно взялся за дело. Я повидал эту службу в деле и в разных местах. Зима или летний зной, слякоть или спад уровня рек — тракторами тянут баржи на тросах. Вечная суматоха…

Однажды, очевидно, в непотребном виде, Андрей попал под машину. Повезло, что была легковая. Но хирургам пришлось хорошо поработать. Как он выжил, одному Богу известно…

Когда через какое-то время Бахтеев появился в редакции «Тюменки» и зашел ко мне, я его едва узнал — так он изменился. Попросил машину доехать до районной газеты: ему обещали должность ответственного секретаря. Спустя несколько дней позвонил: работает за редактора, который ушел в отпуск. Тот два года уже не отдыхал, некого было оставить за себя. Я представил положение Андрея, подивился его бодрому голосу — как выпускать газету в таком положении?! Ведь, как он сказал, сотрудников почти нет…

Но работал, выпускал, что-то писал сам. Доносились слухи, что крепко пьет, запустил себя. А потом сообщили: умер. В полном одиночестве.

Такова судьба воина и журналиста. Кто виноват, что так он закончил свою жизнь, не дожив до пенсионного возраста? Винить можно войну, неустроенность в быту, несчастную любовь… Но, как ни рассуждай, он и сам виноват. Пожалеть его можно, но помочь…

И все-таки герой в нем преобладал. Даже в погибающем по обстоятельствам и от собственного бессилия. Ничего не знаю о дальнейшей судьбе его семьи. Надеюсь, там его вспоминают. Как попытался здесь вспомнить и я.

Фото из архива.