«Среды» московские, «среды» тюменские

 

«В Тюмени художников-любителей объединила сначала изостудия, созданная при Губоблпрофе в 1918 году под руководством М.А.Авилова, ставшего потом известным баталистом (картина «Поединок Пересвета с Челубеем» и другие), а практические занятия вызвали у них желание расширять свои знания по теории и истории искусств.

Тюменские любители искусства собирались на свои «среды» в 20-е годы на квартире наиболее состоятельного товарища Василия Бояринцева. «Он работал счетоводом, много рисовал акварелью, три года учился в студии, потом два года занимался в Тюменском художественном училище» – сказано в каталоге, изданном в Свердловске в 1946 году.

У тюменских художников желанным гостем был руководитель студии К.П.Трофимов. Вениамин Барашев на клочках бумаги делал записи рассказов Константина Павловича.

10 июня 1926 года

Я недавно читал доклад одного известного русского футуриста... Забыл его фамилию. Он долго жил в Италии. Лекцию читал в Академии художеств. Он рассматривает философию красок, приравнивая их к вкусовым ощущениям и к музыке. Желтый цвет, по его мнению, подобен вкусу лимона. Как лимон на вкус резок, вызывает раздражение слизистой оболочки, так и картина выдержана в желтых тонах, приятна для зрения и в то же время резко кидается в глаза.

В музыке желтую краску он приравнивает к резким звукам, вылетающим из металлической трубы музыканта. Зеленый цвет, в представлении футуриста-художника, приятен глазу, но вызывает в воспоминании пасущуюся на зеленом лугу корову. Лежит она, пережевывает жвачку, ни о чем не думая. Для глаз спокойно, но скука, пошлость...

Фиолетовый тон имеет в себе нотку печального, грусти, он приближается к черному. Черный цвет – это бесконечное ничто. Отрицание всего. В противоположность ему белый цвет – всеобъемлющее все, источник света, содержащий все лучи спектра.

Красный цвет – возбуждающий, революционный. Он действует на человека, как красная тряпка на быка. Символ революций, разрушений.

В противоположность ему – голубой, своим холодным тоном успокаивающий пылкость красного цвета...

А теперь расскажу вам, как я женился.

Женился я в колчаковское время... Получал 200 миллионов в месяц (в переводе на золото – рублей 7 будет). Извозчика нанимать не на что. Вместе с будущей женой пошли мы в церковь пешком. Нашим шафером был Гурьев, о котором я вам рассказывал. С собой закуску несет в карманах: бутылку самогона (по-корейски ханжа называется), соленых огурцов. Надо бы своей невесте цветов купить, а в кармане только пятак – поп дорого взял за венчание – 300 миллионов.

Идем по Светланской, мимо цветочного китайского магазина. Хотя какой-нибудь цветок да надо. Захожу в цветочный магазин и говорю китайцу, что у меня в кармане только пятак, больше денег нет. «Моя пошел жениться, невесте надо цветок, не продаст ли он какой-нибудь за пяток». Китаец заулыбался. «Мой понял, понял!» И пошел в оранжерею, срезал там несколько лучших цветков, подает мне, подает и денег не взял.

Как я был тогда растроган подарком китайца...

17 марта 1927 года

Сидели у Василия Игнатьевича Бояринцева. Младший сын Бояринцева — Вова, подкрашивал какой-то рисунок и показывал его Константину Павловичу. Василий Игнатьевич завел разговор с Константином Павловичем на тему о воспитании детей. Константин Павлович рассказал про свой метод преподавания рисования.

«За время преподавательской деятельности у нас среди преподавателей, в Строгановском, установилось мнение, проверенное опытом, что девочки до 15-летнего возраста талантливее сверстников-мальчиков». Девочки такие рисунки и композиции представляют, что одно восхищение! После 15 лет девочки начинают увядать. Увядать, конечно, в смысле дарования. Курс кончают две-три, не больше. Очевидно, здесь уже выступают другие интересы — шляпки, чулки, желание нравиться.

Недавно прочел ученикам о старинном русском зодчестве и, между прочим, о церковном звоне.

– Если позволите, я вам расскажу кое-что о колокольном звоне. Но, пожалуй, будет неинтересно....

В ответ на наши просьбы поделиться воспоминаниями Константин Павлович, отхлебнув пива из стакана, продолжал:

– Когда я окончил есо lе imperial, «учинили» преподавателем русского стиля при Строгановском. Нас, окончивших, собралась небольшая группа. Для более полного знакомства с русским стилем мы поехали экскурсией в Ростов-Великий, осматривать в церквях фрески.

По приезде обратились к хранителю музея, за разрешением осмотреть храм во всех деталях. Вышел к нам ветхий седой старик. «Пожалуйста, смотрите», – говорит.

– Нас чаще посещают иностранцы, а русские экскурсии бывают очень редко.

...Кремль небольшой. Ходим зарисовываем.

Настроение у всех великолепное: кончили училище – впереди перспектива, молодость, интереснейшая старина кругом.

Озеро Нерль только что освободилось ото льда. Ходит пароходик. Он, главным образом, для иностранных экскурсий плавал по озеру. Поют скворцы, воробьи чирикают...

Хранитель музея повел нас по церквам осматривать фресковую живопись. Вошли в первый храм.

Поверите ли, все радостное настроение сразу как ножом обрубило. Хочется пасть на колени и молиться Богу, просить о прощении. В то время я не отдавал отчета в столь резкой перемене впечатления, но запомнил, что все фрески были выдержаны в ярко-фиолетовых тонах. Сейчас мы ближе к науке. Исследуются тончайшие причины, влияющие на человека, и установлено, что фиолетовый тон действует угнетающе на психику, подавляет. В Китае издавна фиолетовый цвет считается траурным, служит эмблемой печали, как у нас черный.

Тогда мы все подпали под одно настроение. Вошли во вторую церковь. Совершенно другое впечатление! Роспись в ярко-желтых тонах. Прямо сердце готово выскочить от радости: и сами молоды, и солнце так ярко светит! И так все росписи в храме выдержаны в каком-либо одном колорите. Мы все подпадаем настроению каждой церкви, а хранитель-старик ко всему относится индифферентно. Видимо, привык, стал равнодушен. Пошли осматривать другие церкви. В одной стоит стол и на нем разной величины камертоны, начиная от маленького и кончая величиной больше аршина.

Спрашиваем, что это значит? Хранитель говорит, что это самое замечательное, на что обращают внимание иностранцы.

Оказывается, камертоны настроены в унисон под звоны той колокольни, что построена при Иване Грозном. К ним командирована барышня, окончившая консерваторию, и ею настроены камертоны. На колокольне до 36 колоколов, они почти целиком соответствуют нотам рояля. Иван Грозный построил храм, приезжал сюда молиться.

Звоны изобрел гусар Любимцев. Под руководством же Любимцева были отлиты колокола. И вот, когда прозвонили три звона, Грозный пожаловал звонаря грамотой, по которой предки от его семени пользуются большими привилегиями.

Главный звонарь Ростова был старик 105 лет. По словам хранителя музея, он первый человек в городе, почет ему как губернатору и наперекор ему слова никто не скажет. Мы стали просить, нельзя ли увидеть его, попросить позвонить нам. А звонарь только раз в году влезает на колокольню. Вместе с настоятелем монастыря пошли мы к дому звонаря. На наше счастье, сидит он у ворот, греется на солнышке, смотрит на синее озеро Нерль. Словно боярин. Такой седой, почтенный. Чуть не на коленях уговорили старика. Назначил он нам 5 часов вечера и место слушать выбрал в кремле. С умыслом.

Он художественно-хитрый, я бы сказал.

Вне кремля нам видна современная постройка, в кремле же кругом только XVII век. И вот вечером пять человек помощников идут к звоннице и почти несут старика. Эти типы внесли его, поставили на платформу и начали демонстрировать звоны, старик только дирижировал.

Слыхал я и потом звоны, имел абонемент в Большом театре. Слушал звоны Римского-Корсакова в опере, но никакого сравнения. Куда!.. Тут звон захватывает совсем, целиком. Нам продемонстрировали все три звона: царский, малиновый и красный. Царский передает въезд Грозного в кремль. Сначала он проезжал рощу, остатки которой и теперь есть около Ростова. Звон имитировал этот въезд.

Сначала колокольчики, точно ямщики едут, потом усиливаются, слышно, как народ шумит, воевода окрикнет их, чтобы тише были, – басовый колокол. Потом опять толпа кричит, приветствует Грозного. Малиновый звон, что-то ублаготворяющее. От него какое-то чувство успокоения находит.

Все звоны выдержаны в реальных тонах: тут и дудочка слышна, и птичье пение: «Красный звон, не удержались, чтобы не заплясать...»

1928 год

Любовь — двигатель жизни! Рассвет искусства, лучшие произведения живописи, музыки, литературы созданы под влиянием этого захватывающего чувства. Во время последней поездки в Москву посмотрел на свои работы – украшение Казанского вокзала. Сам удивился свежести и силе работ. А потому, что работал под влиянием любви...

Когда любишь, все в тебе кипит, хочется доказать ей: смотри, мол, какой я талантище! После ни одной работы удачной, как эта, не делал. Работаешь рассудочно, знаешь правила композиции, красок, теней, а сердце молчит, не вдохновляет...

Брак – могила всему. К жене относишься совсем иначе, чем к любовнице. До какой степени исказили брак, как далеко отошли от естественного, первобытного чувства любви... Во время экзаменов, при окончании курса, по истории искусств достался мне билет по готике немецкой и французской. Ноаковский спрашивает: в чем разница между ними? Ответил: французская готика построена сердцем, а немецкая – рассудком. Ноаковский поставил пять с плюсом и больше ничего не спрашивал.

Ноаковский недавно помер в Польше. Он был большим патриотом и, когда началось возрождение Польши, уехал туда. Незадолго до смерти одна его знакомая в Москве получила от него письмо. Пишет, жалеет, что уехал из России. Условия жизни трудные, свободы нет, и он теперь понял, насколько дорога Россия, что душой он русский.

Примечание: «есоlе imреrial» – Императорское Строгановское художественно-промышленное училище.

Ноаковский Станислав (1867-1928) — польский рисовальщик, виртуозно изображал архитектурные памятники Польши, России, Западной Европы.