Военно-полевой мыслитель

Сам себя Анатолий Васильев называет военно-полевым человеком. Ему везде удобно: и в мягком кресле, и на лесном пне. Всюду он находит себе пищу для размышлений. Уже седой, но всё ещё статный excogitatoris! Что в переводе с латыни означает «мыслитель»…

Анатолия Ивановича мы попросили рассказать, каким эхом в его сердце отдаются слова: истоки, призвание, человеколюбие, поступок, мужество, история, свобода.

Истоки

Я родился в Ишиме. Из детского сада был исключён за любовь… к горбушкам. Прямо скажу: непреодолимую страсть питал к горбатеньким кусочкам хлеба. Отнимал у ребят с боем. Справиться со мной воспитатели не могли, поэтому исключили из детсада без права восстановления. Так я попал в уличную компанию. Мы жили в центре, недалеко от военного городка. Солдаты шли на учения, а мы, пацанва, пристраивались за ними и маршировали, захлёбываясь пылью. Деревянные ружья несли с собой.

В 1941 году наша семья переехала в село Безруково, откуда родом Пётр Ершов, автор «Конька-Горбунка». Мой отец был дорожным мастером и механиком. Мама рано умерла, мне тогда исполнилось всего 14 лет. А брату и сестрёнке — и того меньше. Брат был ближайшим другом мне. Он погиб в автокатастрофе в 1990 году…

Что я могу сказать о своём детстве? Не голодал. С мальчишками в лесу накопаем сладких корней саранок, ягод наберём. Пацаны на свежем воздухе всё едят. А дома… Помню надоевшую манную кашу. Мать бросит сверху кусочек масла, я ручейки масляные пускаю по тарелке, чтобы быстрее отвязаться от этой пищи. Ещё кисель овсяный помню. Без него не жили. Видимо, зажиточными были. В колхозе-то люди бедствовали. А мы — служащие! Когда к нам приходили гости, мать старалась усадить их за стол. Но они отказывались. Гордые люди!

В школе я шалопаем был. Девчонок за косы дёргал. Уроков не учил. Всё запоминал и носил в голове. Никакие предметы не представлялись мне трудными. Но больше всего я любил литературу, географию и историю.

Ещё один исток в моей судьбе — речка Карасулька, на которой стояло наше село. Мы там рыбачили удочками, сетями. По весне ледоход на Карасульке сносил мосты. А теперь её можно перепрыгнуть, настолько речка обмелела. В годы войны я дружил с Костей Ершовым, эвакуированным из Ленинграда. Его дед держал пасеку. И когда начинал качать мёд, созывал ребят со всей округи, нарезал соты. Мы слетались на угощение не хуже пчёл.

Своих бабушек и дедушек я не знал. Не сохранилось ни документов, ни памяти о них. Известно только, что одна моя бабушка в девичестве носила фамилию Маяковская. Да ещё довелось повидать деда по отцу. Он с войны, из трудармии, пришёл — худющий, обросший. Недели две прожил у нас и умер. Все мои предки — репрессированные, это я узнал позже. Какая у них жизнь была, никто не рассказывал. Став взрослым, пытался узнать про корни. Однако ничего из этого не вышло. Искал контору, где работал отец, но её уже не существует, и личное дело папы не сохранилось. Удалось выяснить лишь одно: Васильевы приехали на тюменскую землю из-под Гродно. Кстати, под Гродно есть село Васильевщина.

Призвание

Я никогда не формулировал для себя это понятие. Призвание, на мой взгляд, — следование внутреннему, природному началу человека. Хорошо, когда ты занят тем, для чего предназначен в жизни. Следовал ли я своему призванию? Нам, детям из семей репрессированных, не разрешалось учиться после 7-го класса. Я окончил семилетку в Безруково. Поступил по подсказке взрослых в Свердловский металлургический техникум на отделение «Производство стали и ферросплавов в электропечах». Но проучился всего год. И бросил. Меня не остановило даже то, что металлурги хорошо зарабатывали, настолько я был далёк от этой профессии. Хотелось вернуться в школу. Меня взяли в 9-й класс на станции Карасуль. Доучивался уже в Ишиме. После чего снова поехал в Свердловск и поступил в университет на историко-филологический факультет. Однако на первой же уборочной от моих ботинок отлетели подошвы. Другой обуви не было, пришлось вернуться домой. Год преподавал немецкий язык в Тоболовской школе, а потом вдруг понял: надо идти в военное училище!

Просто вспомнил своего героического дядьку-моряка. Во время войны он по дороге во Владивосток заехал к нам в гости. Служил дядька на Балтийском флоте, на крейсере «Киров». Судно подорвалось на немецкой мине, моряка ранило. После госпиталя его перевели на Тихий океан. Приезд дядьки стал для меня событием. У него были красивая форма, кортик. Вот я и решил, спустя годы, пойти в моряки. Но на медицинской комиссии меня забраковали — юношеская тахикардия. Посоветовали подать документы в военно-медицинское училище. Я поехал в Омское. Поступил. Через два года училище расформировали. Третьекурсников перевели в Киев. Учёбу я окончил с отличием. Три месяца прослужил в Минске начальником полкового медпункта. Минск конца 1950-х такой нищий и ободранный! Жуткая картина послевоенных лет. В марте женщины ходили по дорогам босиком!

Потом я уехал в Омск и поступил в мединститут. Выучился, отслужил в армии, окончил факультет усовершенствования Военно-медицинской академии имени Кирова. И стал специалистом-токсикологом. Три года возглавлял медицинскую службу военной части под Омском. В Тюмень перевёлся, когда в здешнем мединституте открыли военную кафедру. Читал лекции, проводил практические занятия в отделении токсикологии областной больницы.

Конечно, в детстве не мечтал работать в медицине. Просто выпала такая доля. И я посвятил делу 25 лет. Вы знаете, из армии нельзя уйти просто так — по собственному хотенью. Нужно отслужить положенный срок. Но я же наукой занимался (у меня 32 научных публикации в центральной и местной печати), организовал при кафедре токсикологическую лабораторию. Мозги мои не ржавели. И призвание своё реализовал! Ещё до института публиковался со стихами в газете «Ишимская правда». Был лауреатом поэтического конкурса «Алый парус», который проводила «Комсомольская правда». Первый поэтический сборник выпустил в Омске на пятом курсе мединститута. Вторая книжка была издана в Новосибирске, третья — в Свердловске. Печатали меня и в Тюмени, и в Москве.

Человеколюбие

Работа врача основана на человеколюбии. Доктор должен любить людей, иначе какой он доктор? Каждый человек достоин сочувствия. Хотя нельзя, наверное, любить убийц… Что такое человеколюбие? Очень сложный вопрос — философский! Я думаю так: человечество до сих пор существует только благодаря тому, что люди не разучились любить друг друга.

Поступок

Все мы совершаем поступки: хорошие и плохие, разумные и глупые, отчаянные и острожные. Расскажу один случай, который поставил меня перед сложным выбором: спасать жизнь человека или держать на замке профессиональную тайну.

В мои годы токсикология была секретным делом. Я занимался фосфорорганическими веществами, которые могли использоваться как химическое оружие. Поэтому все наши наработки были засекречены. Мы использовали антидоты (противоядия), которые не имели права применять в гражданской медицине. По правде говоря, меня это возмущало. Люди погибают, а мы не можем им помочь. Однажды на моих глазах умирала девятиклассница. Она отравилась хлорофосом на любовной почве. В лаборатории был антидот, который мог её спасти. На свой страх и риск я ввёл девочке противоядие. Через пять дней она выписалась из больницы. Конечно, я об этом никому ничего не сказал. Но до сих пор не знаю, что тогда совершил: добрый поступок или государственное преступление?

Приходилось мне и животных спасать… от людей и самого себя. Мы же в рамках институтской программы проводили токсикологические опыты на крысах, кроликах, кошках, собаках. Признаюсь, я был ярым противником этих опытов. Но куда денешься — практические занятия являлись обязательными. Сожалею, что не всегда удавалось спасти подопытных. К счастью, сейчас токсикологи перешли к опытам на субстанциях, к примеру на слюне животного. А тогда не было ни знаний соответствующих, ни возможностей. И надо было думать только о науке, но я, знаете ли, очень люблю собак… У меня был эрдельтерьер Брайс Вегис Бриксен Фанк. Мы прожили с ним бок о бок 12 лет. Сейчас собаку не завожу. Вырас-тить её непросто.

Мужество

Мужественный ли я человек? Заявлять это о самом себе неудобно и некрасиво. Кто-нибудь может принять за бахвальство и самовлюблённость. Но однажды мне сказали: «Вот мужественный поступок!» Дело было так. Приехала к нам с проверкой московская инспекция. Всё как обычно: вопросы задают, задачи ставят. Председатель комиссии, полковник по званию, спрашивает меня, почему я назначил больному дозу атропина, в десять раз превышающую норму. «У вас была язвенная болезнь?» — интересуется. «Нет!» «Плохо, — грубо продолжает он, — потому что тогда бы вы знали, сколько атропина надо вводить!» Ну, тогда я ему встречный вопрос задаю: «А вы отравлялись фосфор-органическими веществами?» — «Нет!» — «В таком случае о чём речь? — возмущаюсь. — Язвенная болезнь — одно состояние организма, а отравление фосфорорганическими веществами — другое, поэтому и доза атропина должна быть в десять раз выше». Председатель комиссии сник и рассердился. А вот коллеги на меня уважительно посмотрели. Майор «уел» полковника. Между прочим, всё это могло выйти боком. Но как-то пронесло. Однако какое это мужество? Ведь не только собой жертвовал, но и для кафедры мог нажить неприятности. Но я всег-да был прямым человеком. И никогда не увиливал от ответа.

История

Историей всегда интересовался. Немало публикаций подготовил на исторические темы. Во времена студенчества был литсотрудником омской газеты «Юный сибиряк». Писал о революционерах. Как-то на уборочной, в клубе деревни Волчино, мне попалась старая книга. Серая ломкая бумага, ни первой, ни последней страницы. Сборник документов революции и гражданской войны. Там было написано про Карла Лигетти, офицера австро-венгерской армии, поэта. Судьба у него героическая. И она меня заинтересовала. Я установил настоящее имя революционера — Карой Шандор и правильное написание фамилии — Лигети. Рассказал о том, каким он был человеком.

Мне вообще везло на любопытные книги. Я сопоставлял исторические факты, копался в прошлом, делал свои выводы. Была внутренняя потребность в этом. Много времени посвятил изучению жизни и деятельности декабристов. Что-то нашёл в этих людях такое, что соответствовало личному душевному состоянию. Одна исследовательница предположила, что мой интерес к декабристам, вероятно, связан с генетической памятью. Мол, из того сословия веду происхождение. Однако документальных подтверждений этому нет.

Но вот что удивительно. Потомки декабристов принимают меня за своего. Лет пять назад я был в Петропавловской крепости. Здесь на кронверке, передовом бастионе, где казнили декабристов, встречаются их праправнуки. Ко мне подошла сухонькая старушка и спросила: «Вы из Пущинского рода?» Я покачал головой: «Нет». Она ещё раз внимательно на меня посмотрела и произнесла: «Извините, но очень похожи».

Ещё был случай. Я ездил с потомками декабристов по Забайкалью. Познакомился с княгиней Марией Васильевной Волконской. Она первой представилась мне и поинтересовалась: «А вы из какого рода?» Ответил прямо: «Мой отец не князь и не граф, а дорожный мастер, и фамилия моя Васильев». «Ах, Васильев!» — воскликнула она. Выяснилось, что этой особе голубых кровей знакомы три дворянских рода Васильевых со стороны Ивашевых, Кюхельбекеров и Муравьёвых. А я чьих буду? Не знаю…

Всё обыденно просто:

Никогда не вернусь

На Васильевский остров,

На Васильевский спуск.

И как будто привечен,

И как будто чужой.

Лишь Васильевский вечер

У меня за душой.

Три войны на погосте —

Поднят век на штыки.

От фамилии остов.

И года далеки.

Из других исторических тем, которые мне оказались близки: война 1812 года, суворовские походы. Там загадок много. Например, у Суворова служил генерал Текутьев. Не родственник ли тюменского Текутьева? Я начал копаться в истории и узнал, что обладатели этой фамилии были дворянами. А наш Андрей Иванович — купец. Почему в Тюмени Текутьевы превратились в купцов, я пока не выяснил. Думаете, однофамильцы? Ну… Это у Васильева может быть много однофамильцев.

В настоящее время меня занимает история ленд-лиза времён Великой Отечественной войны. Для тех, кто не знает, скажу: ленд-лиз — это система передачи взаймы или в аренду вооружения, боеприпасов, продовольствия, одежды союзникам по антигитлеровской коалиции. Я сам в военные годы ел американскую тушёнку, ходил на американских лыжах, носил американские ботинки. У нас поставки по ленд-лизу шли через Карское море, которое называли морем «спокойствия». Какое там! Оно было нафаршировано немецкими подводными лодками! Моя петербургская знакомая Камила Эдуардовна (её отец, капитан 1 ранга Аугъяров служил на Карском море) снабдила меня обширным материалом по интересующей теме. Так вот, знайте: в полярных конвоях во время войны погибло 100 судов, доставлявших помощь из Америки!

Свобода

Для меня свобода — это возможность говорить то, о чём думаю, и жить так, как хочу и могу. Ельцин, помните, сказал: «Разрешено всё, что не запрещено законом». Сегодня мы уже в других обстоятельствах живём. Запретов стало больше, свободы меньше. Разумеется, человек не может быть полностью свободным. Хотя бы от самого себя. Мне бы хотелось быть свободным от окружающей глупости и бездарей.

25 лет Анатолий Васильев посвятил военной медицине. Все эти годы он не расставался и с писательским пером. Первая книга литератора вышла в Омске, когда Васильев был студентом 5-го курса медицинского института.

Фото Сергея Киселёва.

Досье «ТИ»:
Анатолий Иванович Васильев — член Союза писателей России, заслуженный работник культуры РФ. Инициатор и первый редактор краеведческих газет «Сибирский тракт», «Казачья застава», журнала «Сибирский тракт», альманахов «Сибирское богатство», «Врата Сибири». Автор поэтических сборников «Под одним небом», «Твоими тропами», «Завтра выпадает снег», «Середина сентября», «Вечерние птицы», «Я дальний путник», «Осеннее небо», а также книг прозы «Прошу тебя, государь», «Казематы его крепостей», «Отвоёванная Россия». Живёт и работает в Тюмени.