ЮГОРСКИЕ ИСТОРИИ У ЖАРКОЙ ПЕЧКИ

Мой брат Сашка всегда стремится меня чем-то удивить. Мы редко видимся. И в каждый мой приезд он озадачивается: что бы еще этакого мне показать, чтоб запомнилось. На этот раз Сашка повел нас, командировочных, в гости к “мужичку-лесовичку”.
По дороге он без умолку расписывал нам будущего знакомого: “Это уникальный дед. Природный. Мать его была цыганкой. Семья у него большая. Десять детей, а внуков уж и не знаю сколько. Мы с ним вместе рыбачим. Рыбак он знатный! Пальцев на руках почти нет, а сам все делает. И рыбу из сетей ловко выпутывает. А какой он рассказчик! Начнет байки из жизни травить, заслушаешься. Человек добрый. Настоящий мужичок-лесовичок. Таких сейчас больше нет. Зовут Николай Семенович Тыриков”.
Поехали мы не домой к Николаю Семеновичу, а в его “логово”. В нескольких километрах от города у Тырикова есть избушка, в которой он частенько обитает, и приусадебное хозяйство, где он разводит поросят.
До места добрались раньше хозяина. Под лай собак ждали его появления. Сначала у далеких елей показалась едва заметная черная точка, которая, вырвавшись из мохнатых лап на белое пространство, начала расти и расти, пока мы не разглядели — это наш дед мчится на “Буране”, подпрыгивая на бугорках.
Николай Семенович ничуть не удивился новым людям. В гости так в гости — всегда рад! Пока мы разглядывали его загородное “убежище”, он отправился наколоть дровишек, чтобы натопить в остывших стенах “уют”. Изба у него, если можно так выразиться, тоже природная. Никаких перегородок, четыре угла и голые бревна. В центре — большая железная печка. Две старые кровати, одна из которых полностью скрыта под грудой вещей, плита, антикварный холодильник, рубленый деревянный стол да полка с нехитрой посудой. На стене вместо картины — обертка от шоколадки “Аленка”. И... словно из другого мира завезенные — пластиковые окна. Напоминание о близкой цивилизации.
Мы быстренько собираем на стол. Поддувало уже озарено оранжевым светом, круглые железные бока печки становятся теплыми. Под ногами вертится миниатюрная черная собачонка, ластится и преданно заглядывает в глаза — не перепадет ли ей что-нибудь с высокого стола. В подполе скулит еще один маленький обитатель избушки. “Как он туда попал? — скребет затылок Николай Семенович. — Придется пол вскрывать”. За дверью заливаются овчарка и лайка — главные сторожи. И в свинарнике живет собака — она присматривает за хавроньями и дегустирует их обеды. В эту собачью семью затесался лишь один кот — Васька, рыжий и своевольный мордоворот. Его попробуй сдвинь с места, вопьется когтями. В избе после деда он главный.
В хорошей компании Тыриков не прочь опрокинуть рюмочку-другую. Немного скованный вначале, он вскоре забывает, что мы едва знакомы. Выбрав момент, кладу перед ним диктофон и наконец-то признаюсь, что я из газеты. Николай Семенович с улыбкой пожимает плечами. Можно подумать, он с самого начала догадывался... Узнав, что мы сюда пришли не за компанию, а специально его послушать, с воодушевлением начинает рассказ.
— У деда моего была большая семья, а у отца еще побольше! Двенадцать детей! Я самый младший. В Лемпино мы родились. Шесть нас осталось, а шесть умерло. Три девочки замерзли. Детей возили в школу в Сытомино на лошадях. И вот однажды погода хорошая была, дети лошадей не дождались и решили пойти пешком. А в дороге началась пурга. Им нет чтоб собраться, снег вытоптать да кучкой сесть, пусть бы и занесло, друг друга бы грели. А они, у кого сколь сил было, шли. Так все по дороге и окоченели. Двенадцать человек...
Тыриков прерывает повествование, подпрыгивает и бежит к окошку. Вглядывается в темноту — кто-то подъехал. “А, это за кирпичом”, — машет рукой и возвращается на место.
— Я на этой территории — вот от того ангара и до того леса — как сторож, — поясняет нам Николай Семенович. — Мне отвели пять соток — деда живи. Племянник мой командует. У него строительное предприятие, коттеджи делает. Меня попросил дежурить. Тут же кирпич, гравий, цемент. Чтоб не воровали. Домик построили. Поросят развожу. Летом буду овощи садить. А что я тут должен на пенсии делать?
Тыриков никогда не сидел сложа руки. И сейчас проводить время на диване не хочет. Такая натура — без дела пропадет. В детстве и молодости вкалывать ему пришлось немало. Десятерых ребятишек поднял на ноги. О своем здоровье при этом не беспокоился. На двух его руках можно насчитать всего пять пальцев.
— На этой-то руке у меня пальцы отстругало, а на этой-то отморозил. “Буран” не пошел. Мороз был. Пока я копался, пальцы прихватило.
— А правда, что ваша мать цыганкой была? — спрашиваем.
— Правда, — кивает. — Батька ее подглядел, они снюхались, по-русски говоря. Он выкрал у деда двух лошадей, которые получше, забрал свою цыганку и, чтоб цыгане не догнали, попер сюда, в Сибирь. Лошадь одну продали и остались в Лемпино. А откуда приехали, понятия не имею.
Николай Тыриков рано осиротел. Ему было всего семь лет, когда умерла мать. Отец погоревал да снова женился. И началась у парнишки жизнь, как в сказке, про которую говорят: чем дальше, тем страшнее.
— Такая мачеха мне попалась! У-у! — восклицает Николай Семенович. — То, что показывают в кино, еще не то! У нас скотины много было: корова, две нетели, свиней штук шесть, овец штук пятнадцать, кобылица, два жеребенка. Я один за ними ходил, наяривал. На таку скотину скоко воды надо натаскать?! А у меня бочечка небольшая, санки деревянные. Речка метров за 500 от дома... Поесть, когда покормят. А так только одни бадоги. Я корову подою, через край ведра напьюсь молочка. Только этим и спасался. А спать к лошади забирался в ясли... Год терпел я это иго. Ага... Однажды заигрались с ребятами. Выходит мачеха: “Николай, почему воды нет?” А у меня ведра 12-литровые, сам маленький. Кричу: “Сейчас иду!” И опять играем. Она прибежала, схватила меня за шкворень, приперла домой. Не отпускает, так за шкворень и держит. Мне девять лет тогда доходило. Смотрю, достает вожжи. Не вытерпела моя душа, я вырвал эти вожжи и как давай ее понужать. Она видит — дело обернулось не в ее пользу. Выскакивает и прет по деревне. Кричит: “Убивают!” А дед с бабкой смотрят в окно: “Ну наконец-то у Кольки лопнуло терпение! Вон как мачеху поливает!” Я ее допонужал до магазина. Бросил вожжи, и сам к деду с бабкой. Они мне не родные были. У них троих сыновей убило на фронте. И меня они всегда привечали.
Отец Николая Тырикова был главой сельсовета, а по совместительству еще продавцом и приемщиком пушнины. Умер он через два года после смерти своей цыганки.
— У отца, значит, водянка получилась. Его вздуло, — говорит Николай Семенович. — Надо было ехать до Сытомино. Запрягли лошадь. Поехали. А он в дороге умер. До весны дотянули всякими неправдами. Меня к себе тетка Дуня забрала. Вальку — дядя Петя. А те, которые постарше, в Самарово уехали. Вскоре самый старший Леонид женился. У него родился ребенок. Водиться надо, он меня и забрал. Лучше б я у тетки остался. Жилось мне там припеваючи. А потом пошла моя жизнь — скитания от одного к другому. У всех нянькой побыл.
Всегда добрым словом вспоминает Тыриков своего соседа — дядю Витю Савина, которого почитал как отца. Благодаря его настойчивости Николай в свое время получил профессию. Пришел однажды дядя Витя в дом, где парень нянчился с малышом сестры Грани, и авторитетно заявил: “Хватит мальчонке болтаться туда-сюда. Надо его учить!” В те дни в училище как раз шел набор “плотников” и “трактористов”. Тыриков подумал: “плотницкое дело из рук не выпадет, доходное” и “отбухал” в училище два года. Устроился после на рыбоконсервный комбинат. Но отработал всего месяц.
— В армию забрили, — поясняет Николай Семенович. — В инженерно-саперные войска, в строительный батальон. Служил я в Томской области. Вот послушайте, случай какой со мной произошел. Надо было разобрать туалет. А там яма выгребная три метра. Сверху люк поперек лежит и доска. Я “попробовал” ногой, люк из-под меня ушел. И я в эту яму. Приземляюсь на задницу. Ну, нормально!
Брат моргает мне, мол, отвлеки деда каким-нибудь вопросом. Армия — его любимая тема. Как зарядит, так не остановишь.
— Николай Семенович, а как вы со своей женой познакомились?
— Слушай, до этого еще целый год! — приструняет он и продолжает. — Ну, значит, ребята доску мне подали, я вылез. После обеда снова пошли на стройку. И меня начало зашкаливать. Я вышел из строя и попер. Старшина меня за плечо, а я разворачиваюсь — тырс ему. Он — брык. После этого забрался я в дальний уголок в казарме и сижу. Врача вызвали. Старшина очень удивился моему поступку. Я же всегда спокойный был. В общем, оказалось у меня сотрясение мозга. Конечно, я же вон с какой высоты грохнулся на задницу!
— Это ж где у тебя мозги, дед, были?! — хохочем мы.
А он лукаво щурится, довольный, что всех рассмешил. Наконец-то его гости, уже разомлевшие от жара раскаленной печки, взбодрились.
После того случая с ямой Николая Тырикова увезли в больницу. По дороге он потерял сознание. Очнулся только через трое суток. И испугался.
— Лежу на кушетке. Подо мной простынь, на мне простынь. Вокруг станки хирургические. Блестят. Луна в окно светит. Я чуть с ума не сошел. Думаю: “Куда я попал?” Выхожу за дверь. Спрашиваю: “Где тут туалет?” Ну, мне объяснили. Я туда. Слышу за спиной: “Мертвец-то пешком пошел!”
После выписки из больницы Николая еще три месяца продержали в армейском лазарете. Хотели комиссовать. Да он отказался. За это время часть расформировали. Солдат отправили кого куда. Тыриков попал в Кемеровскую область. Там он и познакомился со своей будущей женой. На Земковских склонах, куда пошел в воскресенье вместе с ребятами погулять.
— А парк там красивый! — вспоминает дед. — Подошли мы к танцплощадке. Стоят две девушки. Одна высокая такая. Другая в очках, конопатая, глаза, как у лягуши, большие, худенькая. Вот заиграла музыка. А я до этого презирал девушек. А тут, верите или нет, влюбился с первого взгляда. Въелась в душу сразу. Я пригласил Любу. А потом пошел провожать до дому. Это было на третьем году службы в начале лета. А по осени мы уже сыграли свадьбу. У Любы был ребенок пять месяцев, мальчик. Один парень обманул ее и уехал. Потом у нас дочка родилась. Короче, из армии я пришел с женой, тещей и двумя детьми.
Демобилизовался солдат в 1965-м. Какое-то время скитался с семьей по родственникам да по съемным квартирам. Помог опять же дядя Витя Савин. Присмотрел для Николая избушку-засыпуху за 300 рублей. Сам же и насобирал необходимую сумму по бабушкам. Тыриков был радехонек: усадьба шесть соток, в логу ручей течет. Днем Николай Семенович работал на рыбоконсервном комбинате, а вечером халтурил (срубы рубил). Надо же было с долгами рассчитываться. Выматывался жутко. И вдруг (вот сюрприз так сюрприз!) — с почты извещение о переводе на пять тысяч рублей прислали.
— У нас в армии часть заработанных денег клали на книжку, другую часть на руки выдавали. А я и забыл, когда с армии увольнялся, что мне деньги должны прийти, — хохочет дед. — Мы с Любой скорей на почту, получили деньги. Долги раздали, дяде Вите подарок купили. На другой день халтурить я уже не стал. Купили корову, лошадь. Ребятишкам набрали одежды, игрушек. Зажили!
Потом семейству Тырикова, которое с каждым годом становилось все больше, дали четырехкомнатную квартиру. А сам Николай Семенович на месте засыпухи построил новый большой дом. Сейчас там живут дочки-двойняшки.
— А я вот с бабушкой живу-доживаю, — растягивая слова, довольным тоном произносит наш гостеприимный хозяин. — Сорок три года вместе. Вытянем не вытянем семь лет до золотой свадьбы?
— Чего ж не вытяните-то?
— Я ж с 1943 года. В саму войну родился. Отчего такой и есть: либо морда вдребезги, либо “Буран” вывезет...