По тропинке моего детства

Из нашего поселка Лиственничный, что в Кондинском районе, на Великую Отечественную ушло 150 человек, из них домой вернулось 74. Вернулись израненными, покалеченными. Едва подлечившись, впряглись в работу — поспешили на подмогу женщинам, старикам и подросткам, которые пахали, сеяли, ловили рыбу, заготавливали лес. Труд считали высшей ценностью. И смущались, когда им говорили о том, что они героическое поколение...

Война оставила тяжелую «пробоину» в нашей семье. Под Харьковом в 1943-м погиб брат моей мамы, рядовой Аркадий Николаевич Зыкин. Мы бережно храним письма, фотографии, которые в разные годы прислали нам жители села Анновка, где в братской могиле покоятся останки моего дяди. Не довелось съездить и поклониться погибшему солдату ни матери его, моей бабушке Клавдии Александровне Зыкиной, ни его сестре Марии Николаевне. Считаю своим долгом съездить в Анновку, побывать на месте захоронения двенадцати защитников Родины, в числе которых — шесть офицеров и шесть рядовых.

Мой папа — Степан Николаевич Угрюмов — ушел на войну в 1943-м. Восемнадцатилетним парнишкой. Воевал в составе легендарной 67-й гвардейской Витебской Краснознаменной стрелковой дивизии, которая получила свое боевое крещение в первые дни фашистского нашествия в боях за город Острог на западном рубеже Отчизны. Мужество и стойкость стрелков выковались в битвах за Сталинград, Курск, в освободительных операциях на землях Белоруссии и Прибалтики.

Рассказывая о фронтовых путях-дорогах, папа не раз вспоминал, как комдивы в буквальном смысле дрались за пополнение из сибиряков. Войной было проверено, какие это бесстрашные и мужественные бойцы. Торопец, Невель, Новосокольники... Я никогда не была в тех краях. Эти географические названия остались в моей памяти из рассказов отца. Там проходили жаркие бои. Раздобыв карту боевого пути «109-й — 304 СД-67 гв. СД» (так дивизия называлась в разные годы. — В.Б.), решила узнать побольше об этих сражениях.

В 1943 году дивизия и 201-й стрелковый полк, в котором воевал отец, совершив 80-километровый переход по лесисто-болотистой местности, сосредоточились в районе Торопца Калининской области. В конце октября дивизия начала подготовку к наступательной операции. По приказу командования 2-го Прибалтийского фронта 6-я гвардейская армия, в которую вошла 67-я дивизия, должна была прорвать вражескую оборону северо-восточнее Невеля и соединиться с войсками 3-й ударной армии, оборонявшейся в так называемой «Невельской бутылке». Этот «сосуд» возник в результате углубления в оборону гитлеровцев километров на 60.

Втянуться в «бутылку» было решено под покровом ночи. Операция началась 12 ноября 1943-го. Дивизия прорвала четыре неприятельские траншеи, но из-за сильного сопротивления бой пришлось остановить. Задача по расширению горловины «бутылки» оставалась нерешенной. Фашистское командование хотело соединиться в узком месте выступа, захлопнуть наши войска и уничтожить. Советское командование, наоборот, решило усилить оборону в «бутылке», расширить перешеек, связывающий фронт с войсками, находящимися внутри выступа, улучшить снабжение обороняющихся, обеспечить эвакуацию раненых. Именно для таких действий внутри «бутылки» и была направлена 67-я гвардейская стрелковая дивизия, которой командовал гвардии полковник Алексей Иванович Баксов.

В начале декабря дивизия отбросила противника на его оборонительный рубеж. Погода и местность не позволяли использовать авиацию и танки, поэтому полки усиливались артиллерией, «катюшами». В этих боях был ранен командир 138-го полка гвардии майор Георгий Никитович Ковтунов. (Забегая вперед, скажу, что командующий артиллерией Герой Советского Союза Ковтунов написал книгу «Всею мощью огня», ее вручили отцу на встрече с однополчанами в Москве, он очень дорожил этим подарком).

Немцы отчаянно сопротивлялись. Сильный бой разгорелся
19 декабря. Против гвардейцев бросали танки, позиции непрерывно бомбардировали с самолетов. «По силе и напряженности этот бой не уступал сражениям под Прохоровкой», — вспоминал папа, который был на войне связистом.

Помню, как он рассказывал:

— На связистов, да еще наблюдателей и разведчиков, ложилась большая нагрузка. В том бою отличился связист Николай Цыганков. Вслед за наступающей ротой он под вражеским огнем налаживал связь, тащил тяжелую катушку провода, а когда кабель был перебит, снова побежал, невзирая на обстрел.

Цыганков был награжден медалью «За отвагу». Такую же награду получил и ефрейтор Степан Угрюмов. Бойцы считали ее самым главным знаком отличия.

Гитлеровцы начали отходить, терять свои позиции в начале января 1944 года.

За два дня наши войска освободили 28 населенных пунктов. Жаркий бой завязался на подступах к городу Новосокольники. Немцы не хотели терять важный железнодорожный узел. Продвижение полков было тяжелым, так как участки болот не замерзли, непреодолимыми были и речки. Утром 20 января было освобождено село Коробцово, а к вечеру противник, усилив сопротивление, снова ворвался в него. С рассветом село вернули. Ценой очень больших потерь. Здесь, в наступательном бою, и был ранен связист Угрюмов. Со множественными осколочными ранениями голеней его отправили в медсанбат, затем в госпиталь. А его родная дивизия получила приказ перейти к обороне. Лишь в конце января, возобновив наступление с помощью танковой бригады, гвардейцы освободили село Блины и еще несколько пунктов.

Большие потери и усталость бойцов стали причиной прекращения наступления. Какое-то время дивизия находилась в резерве, а потом, в мае, начала готовиться к освобождению Белоруссии — к операции, получившей название «Багратион». Мой отец к тому времени был уже демобилизован, отбыл из эвакогоспиталя на родину, где стал работать на сельскохозяйственном опытном опорном пункте бухгалтером.

С 1951 года он будет трудиться в гидрометеослужбе — заниматься мирным делом и поддерживать связь (до конца своей жизни) с фронтовыми товарищами — Василием Илларионовичем Яблонских, Алексеем Степановичем Максимовым, Петром Ефимовичем Тропиным из села Леуши...

Прошлым летом я побывала на своей малой родине — в поселке Лиственничный. Прошла по тропинке детства — той самой, по которой много лет назад вел меня в школу отец. Кажется, я до сих пор чувствую тепло и надежность его солдатской руки. Не знаю ни одного дела, с которым мог бы не справиться мой папа. Он плотничал, клал печи, увлекался фотографией, прекрасно разбирался в технике, вязал сети, мастерил лодки, метал самые красивые в округе стога, добывал дичь, ходил на медведя... И всегда помогал людям.

Я шла по тропинке своего детства, и перед глазами, как в немом кино, появлялись образы моих односельчан — участников Великой Отечественной: Юрия Петровича Карфидова, Дмитрия Даниловича Вепрева, Ивана Михайловича Лебедкина... Время, как невидимый снайпер, по одному выбивало их из жизни. Но в моей памяти они остались еще совсем молодыми, веселыми и работящими...

Я унаследовала и бережно храню все наши семейные реликвии. В основном это фотографии, документы, письма, дневники. Из всего этого мог бы получиться маленький домашний музей. И, быть может, его создадут мои дети. Во всяком случае, на обратной стороне карты боевого пути 67-й гвардейской Витебской Краснознаменной дивизии я написала: «Это боевой путь моего отца Степана Николаевича Угрюмова. Завещаю хранить вечно».

P.S. Сегодня в поселке Лиственничный живут три фронтовика: Кузьма Михайлович Серебренников, Василий Евлампиевич Смирнов и Николай Михайлович Исайкин.

 

Все, что я знаю о маме и папе

В семь лет я стала взрослой: почувствовала ответственность за двух младших братишек — пятилетнего Сашу и трехлетнего Вову.

Много раз силилась вспомнить свое детство. Но не могу связать воедино разрозненные обрывки: жили в четырехкомнатной квартире. Ее дали папе — работнику завода имени Кирова. Мама... У нее на руках был маленький братик Юра. Пытаюсь представить лица родных... Все размыто, образы куда-то уплывают... Но хорошо помню бомбежку, протяжный вой сирен. Помню до мурашек по коже, до боли в сердце. Нас, маленьких ленинградцев, спасали от этого ада: буквально «пачками» грузили в машины и увозили. Куда? Никто не знал. Даже сопровождающие нас взрослые. Помню, другие ребятишки мне завидовали: счастливая, мол, братья рядом. И я хватала за руки Сашу и Вову, своим дыханием старалась согреть их ладошки. Потом нас привезли на какую-то железнодорожную станцию, погрузили в вагоны. О том, что мы попали в удачный состав, узнали позднее от воспитателя. Она сказала, что поезд, который увозил перед нами ленсоветовских детей, попал под бомбежку. На какой-то из станций нас пересадили в телячьи вагоны. Я обрадовалась. Мне, глупой, казалось, что «ворота» в этих «загонах» чудесным образом откроются — и колхозники будут бросать нам еду. Много еды. А может, даже валенки. Было очень холодно в ботиках! Вместо валенок кто-то принес нам буржуйку. Мы называли ее ласково «печечкой». Поближе к ней старалась пододвинуть братиков: маленькие же совсем, беспомощные!..

Валенки нам подарили в Криволукске, это под Ялуторовском. Здесь разместили наш «ленинградский детский дом». Мы были в безопасности, но мое сердце постоянно сжимала тревога: «Как там мама? Как папа, братик?»

Я до сих пор не знаю ответов на эти свои «детские» вопросы. После войны наша воспитательница увозила в Ленинград ребятишек, у которых остался хоть кто-нибудь из родственников. Ко мне она подошла после этой поездки. Сказала, что мой папа был ранен, что он умер. Моя мама погибла, когда рыла окопы. Как это — «рыла»? Ответ на этот свой вопрос я узнала позднее, когда побывала в родном городе на Неве: ленинградцы готовы были зубами, руками рыть заграждения на пути врага.

Про судьбу своего младшего брата тоже ничего не знаю. Писала в разные инстанции. В ответах сказано: «Ленинградские архивы разбомбили».

Лидия Лысенко