Каша на меже, или Немного об уроках чтения

И мы, взрослые, не можем не замечать, что подготовка к этим нелегким испытаниям с каждым днем отнимает у наших детей все больше времени, сил и нервов. В этой гонке тяжелее всего приходится, пожалуй, ее самым маленьким участникам — четвероклашкам. Во-первых, именно потому, что они маленькие и ожидающая их Государственная итоговая аттестация (или ГИА — именно так называются экзамены в четвертом и девятом классах) для них первая в жизни, а опыта преодоления подобных трудностей у наших малышей пока нет. Во-вторых, потому, что ученики «началки» — в отличие от старшеклассников — сдают комплексный экзамен: сразу и русский язык, и литературное чтение.

Читательская арифметика

Не так давно мы уже говорили о том, какую роль в речевом развитии ребенка играет чтение и как важно, чтобы оно было органичной частью семейной культуры и привычной формой общения в семейном кругу, а не только элементом школьных уроков. Так что наши постоянные читатели, без сомнения, помнят, что именно чтение способствует формированию у ребенка важнейших речевых навыков и знаний, необходимых и для успешной сдачи экзаменов, и для — простите высокие слова — подлинного личностного и интеллектуального роста (думаем-то мы в основном на языке!).

Правда, чтение должно быть не любое, а ПРАВИЛЬНОЕ — то есть АКТИВНОЕ и ОСОЗНАННОЕ. Между прочим, активное чтение — это вовсе не чтение всего подряд в чудовищных количествах и в неположенное время (как говорится, ночью под одеялом при свете карманного фонарика). Бывает, что родители, желая сообщить всему миру о начитанности и серьезности возлюбленного чада, с удовольствием рассказывают, как часто и в каких немыслимых условиях (например, в кресле канатной дороги) их ребенок предается чтиву. Дорогие родители, тут уж точно гордиться нечем! Столь неразборчивое глотание книг на самом деле больше приносит вреда, чем пользы, уже хотя бы потому, что оно буквально вырывает юного человека из действительности, заменяя собой и живое общение, и саму жизнь. Книжная мудрость на то и нужна, чтобы облегчать, а не осложнять наши отношения с объективно-реальным миром. Да и в собственно речевом отношении в таком «запойном» чтении мало хорошего, что бы ни говорили и к чему бы ни призывали иногда библиотекари, учителя и старшие родственники, по каким-то причинам обожающие ставить себя в пример. Почему?

Потому, что все надо делать хорошо, в том числе и читать для собственного удовольствия. А чтение запоем просто не может быть качественным. Дорогие родители! Возьмите секундомер и проверьте свою собственную технику чтения самым драконовским способом: попытайтесь, подобно вашим деткам на уроке, прочесть как можно больше (фактически — выговорить как можно больше слов) за одну минуту, напрочь забыв об артикуляции и выразительности. Ну как? Много успели? Уверена, что не больше 170-180 слов: больше человеческому языку в принципе не по силам, и никакие тренировки тут не помогут! Попробуйте пересказать (только не подглядывайте!) то, что только что протараторили. Убеждена, что даже самые опытные и тренированные «читари» воспроизведут не более одной седьмой или восьмой части прочитанного.

Теперь прочтите тот же текст так, как вам удобно, то есть успевая ПОНИМАТЬ прочитанное (только не забудьте снова включить секундомер). Наши постоянные читатели помнят: чтобы понять то, о чем прочел, надо это успеть представить — а на такое дело нужно ВРЕМЯ. Быстро, стало быть, не есть хорошо: и понять ничего не успеваем, и на орфограммах и всяких запятых глаз не задерживается. Следовательно, и кругозор не расширяем, и словарный запас не обогащаем, и нормы письменной речи не осваиваем. Зачем читаем? Время убить? Показать, что умеем быстро и невнятно произносить бессмысленные для нас самих слова?

Кстати, вы, вероятно, обратили внимание, что при более вдумчивом чтении артикуляция и выразительность появляются как бы сами собой? Вот и замечательно! Только согласитесь, что прочли вы наверняка не 170-180, а в лучшем случае 100-110 слов!

А теперь настало время примитивной арифметики: давайте посчитаем, сколько успеет наш ребенок ПРАВИЛЬНО прочесть за один час. Конечно, не вслух. Известно: внутренняя речь, как ни крути, быстрее внешней почти в два с половиной раза. Допустим, что вслух ребенок десяти-одиннадцати лет способен членораздельно и вдумчиво читать 110 слов в минуту (то есть как грамотный взрослый — а это, знаете ли, редкость). Тогда читать про себя он будет примерно 265 слов в минуту. Выходит, что в час он в состоянии прочесть где-то 15900 слов — а это примерно 75-80 страниц текста. Согласитесь: это очень много даже для увлеченного и опытного взрослого читателя. Ну, и получается, что если ребенок проглотил первый томик «Гарри Поттера» за три часа (почти 400 страниц!), то представить и понять он успел в среднем не более шестидесяти страниц, пятьдесят из которых забудутся уже через несколько дней. Вот оно как! А мы-то, господа родители гиперактивных читателей, всякий раз недоумеваем: как вышло, что наши начитанные крошки вдруг не смогли написать сочинение по материалам заданного произведения или ответить на вопросы экзаменационного теста, связанные с содержанием недавно прочитанного!

Так какое же тогда чтение специалисты называют АКТИВНЫМ? Во-первых, РЕГУЛЯРНОЕ — каждый день понемногу. Во-вторых, ДОБРОВОЛЬНОЕ, отражающее личные интересы и не связанное со школьными требованиями (иными словами, ребенок должен читать не только то, что задано). В-третьих, требующее АКТИВНОЙ ВКЛЮЧЕННОСТИ В ПРОЦЕСС ОСВОЕНИЯ ТЕКСТОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, так называемого «переживания текста». Так что, уважаемые родители, нам стоит чаще вовлекать ребенка в обсуждение того, что прочитали мы, и охотнее вовлекаться в разговор о том, что прочитал он, если он вдруг обнаружит намерение поделиться впечатлениями от новой книги или задать неожиданный вопрос.

Надо помнить, что АКТИВНОЕ чтение может быть только ОСОЗНАННЫМ. На самом деле и родители, и учителя не так уж часто стремятся убедиться в том, по-настоящему ли ребенок ОСОЗНАЛ прочитанное. Нас вводят в заблуждение все та же четкая артикуляция ребенка, его уверенный тон, «правильная» (читайте — у всех одинаковая, «выдрессированная») интонация, а иногда и способность воспроизвести прочитанный фрагмент при ответах на вопросы. Часто все это создает вполне убедительную иллюзию понимания милым отпрыском написанного в книжке, успокаивает нашу совесть (вот как хорошо ребенок может — правильно учили и воспитывали!) и усыпляет бдительность (всё так замечательно — чего ж беспокоиться?!). А на самом деле…

Как быть с незнакомыми словами?

…Одна из моих случайных учениц, одиннадцатилетняя Ленка (кстати, выдает с секундомером 150 слов в минуту — разумеется, «прожевывая» половину из них, а успевая понять и того меньше), с выражением читает в учебнике: «Маленькая скромная кашка расцвела на меже». Читает хорошо, правильно: постепенно повышает тон к слову «кашка» (спрашиваю: «Почему?» — отвечает: «Потому что это подлежащее, деятель»; умница девчонка!) и понижает к концу предложения (объясняет: «Потому что здесь повествование»; и снова молодчина!). Начинаю недоумевать, что помешало этой девочке прошлой весной прилично сдать ГИА в четвертом классе. Мне бы так и сказать: «Молодчина ты, Ленка!» — но я же не могу, я же въедливая. Я же заметила, что перед словом «кашка» моя ученица помедлила — совсем немножко, но я насторожилась. А на слове «межа» она и вовсе запнулась (получилось: «…на м-м-меже»). Всякий учитель-словесник знает: на понятном не спотыкаются. Или, по крайней мере, спотыкаются значительно реже, чем на непонятном. Вот я и привязалась к довольному собой ребенку — к удивлению такой же довольной мамы.

— Лена, — спрашиваю, — а что такое «межа»? Как ты понимаешь — «расцвела на меже»? Это о чем?

Молчит моя ученица, пенал разглядывает…

— Лена, — говорю, — подумай: что может расцвести?

— Ну, цветы какие-нибудь… — неуверенно бормочет моя умница.

— А где, — продолжаю я пытать ребенка, — могут расти цветы?

— В лесу могут, в парке, в поле…

— А на даче у тебя — не на клумбе, а так, где-нибудь еще, — бывают цветы?

— Бывают, если это сорняки! — сердится моя молодчина.

— А где именно, — не унимаюсь я, — они обычно растут?

— На земле! — умненькое чадо взирает на меня с жалостью, как на идиотку. Чувствуется, что еще чуть-чуть, и эта жалость проявится и в непонимающем взгляде мамы.

— Ну, а земля-то где?

— Земля на даче! — рявкает Ленка. Но я еще не готова признать поражение и тоже почти рявкаю:

— Ясно, что на даче! Но ты сказала, что она на даче не на клумбе, а где?

— Где?.. Везде… Там все земля… — Ленка собирается реветь.

— Давай вместе думать! Вот у тебя на даче земля. Часть засажена овощами — это грядки. Так?

— Так… — кивает умница, все еще не понимая, к чему я клоню.

— Часть — цветами. Это клумбы. Часть — кустами и деревьями. Это у вас как сад. Да?

— Да.

— А еще часть — ничем. Вы по ней ходите. МЕЖДУ грядок и клумб. — Я особенно выделяю слово «между». И она услышала:

— А, это дорожки! Межа — это дорожка?

— Точно. Дорожка МЕЖДУ засаженными участками в огороде или МЕЖДУ засеянными участками в поле. Может на такой дорожке — НА МЕЖЕ — что-то расцвести?

— Может! — ликует Ленка. Она только что путем вынужденных логических рассуждений и обращения к своему жизненному опыту с моей подачи восстановила значение трудного для нее слова. Теперь девочка знает, что такое «межа».

Читатель, может быть, в недоумении, зачем мне понадобилось терзать ребенка дурацкими вопросами вместо того, чтобы просто истолковать проблемное слово? Объясню. Затем, что ребенок в этом возрасте должен быть способен добывать лингвистическую информацию самостоятельно — причем из контекста. Школьник, у которого сформировались навыки интерпретации слова по контексту, уже по глаголу «расцвела» сообразил бы, что речь идет об участке земли, — и тогда не понадобилось бы так много вопросов. А структура самого слова «межа» должна была бы сразу, а не после специальных намеков подсказать моей подопечной, что это что-то МЕЖДУ. Вот и получилось бы, что межа — это участок земли между чем-то и чем-то…

Должна-то должна была, только вот не подсказала. А это значит, что у выразительно читающей и способной отличить подлежащее от других членов предложения умницы и молодчины за время учебы в начальной школе НЕ СФОРМИРОВАЛИСЬ базовые лингвистические навыки, которым пора бы уже и иметься. Итак, беседа показала, что Ленка не умеет выявлять общие части в структуре родственных слов и вообще не может замечать такое родство (поэтому ей «межа» и не напомнила давно знакомый предлог «между»), — и это очень, надо сказать, для Ленки нехорошо, потому что этот навык необходим для: а) проверки безударных гласных в корне ударением (не помню экзамена, где бы этого не потребовалось!); б) морфемного (то есть по составу) и в) словообразовательного разбора слова; г) для установления значений производных (то есть образованных от других) слов. Кстати, и в 9-м, и в 11-м классах все это непременно понадобится. И со всем перечисленным у моей подопечной действительно обнаружились проблемы, несказанно изумившие маму.

Кстати, как оказалось, Ленке и в голову не приходит, что слова в предложении должны по смыслу сочетаться друг с другом. И потому если что-то «расцвело», то «на меже» явно имеет отношение к земле, почве, а не, например, к линолеуму или кастрюле.

Ах, да! О кастрюле… Продолжение нашего с Ленкой разговора убедило меня в справедливости сделанных выводов. Помните, споткнулась она на слове «кашка»? Ну, я и спросила:

— А кашка — это что такое?

И чадо ответило (я чуть со стула не упала!):

— Ну, кашка. Каша. Это ласково — кашка.

Словом, моей ученице на контекст начихать вообще. Тут даже до мамы, гляжу, что-то стало доходить.

— Лен, — спрашиваю, — а КАША может РАСЦВЕСТИ — на меже, на клумбе, в саду? Представь: у тебя на даче расцвела рисовая каша… Что, смешно? А если манная? Еще смешнее? Как, каша не расцветает? Ты же только что сказала, что она и расцвела! Хорошо, так что все-таки расцветает? Ах, цветы? Тогда кашка — это что?

— А есть такой цветок — кашка? — после раздумья вопрошает Ленка.

Вмешивается мама:

— Есть. Ты что, кашку не знаешь? Это белый клевер. В поле растет. Видела же ты розовый клевер! А это белый, он поменьше. И правда на кашу похож, когда много.

— Он поэтому кашка?

— Не знаю. Может быть, и поэтому, — говорю я. — А теперь скажи: о чем предложение?

— О том, что цветок расцвел на меже. То есть на дорожке. О том, что это беленький цветок, маленький…

— А почему кашка «скромная»?

— Потому что маленькая. Ее же там почти не видно.

Вот так помаленьку мы добрались до сути прочитанного. Никак не меньше получаса ушло.

Не знаю, узнали ли вы в моей Ленке другого ребенка — своего или, может быть, знакомого, но уверяю, что около 80% школьников (в том числе старшеклассники) регулярно испытывают при чтении похожие затруднения.

Не знаю также, как долго еще сможет Ленка дурачить школьного учителя и маму, с выражением читая и уверенно разбирая по членам разные предложения, смысла которых не понимает.

Но точно знаю, что у школьного учителя нет и никогда не будет вдоволь учебного времени, чтобы ВОТ ТАК ВОЗИТЬСЯ с каждым учеником, понемногу вынуждая его работать с прочитанным текстом правильно. Да и не всякий репетитор станет обучать ваше чадо чтению в четвертом классе или еще позже. Скорее всего, просто даст список слов для запоминания.

И еще: чтобы тщательно прочитывать с ребенком каждую строчку, убеждаясь, что он все понимает верно, нужно ребенка знать, нужно чувствовать, какие «намеки» и стимулы окажутся для него наиболее действенными (тогда не придется идти к цели ощупью, как я в беседе с Ленкой). А кто знает ребенка лучше, чем его родители? И кто другой при желании всегда может выкроить время, чтобы помочь своему самому любимому школьнику шаг за шагом обрести те особо ценные знания и умения, без которых нет ни развитой речи, ни развитой мысли, ни приличных оценок на экзамене?

Если ребенок проглотил первый томик «Гарри Поттера» за три часа (почти 400 страниц!), то представить и понять он успел в среднем не более шестидесяти страниц, пятьдесят из которых забудутся уже через несколько дней.

 

С пожеланием успехов
на экзамене —

Наталья Аксарина

доцент кафедры
русского языка ТюмГУ