Владимир Новоселов: «Мне нравятся люди, которым не надоедает учиться»

Во-первых, он как человек науки чрезвычайно ценит время — свое и собеседника. Во-вторых, как человек, привыкший и предпочитающий делать дело, убежден: любые слова стоят меньше их практического воплощения.

Сменив на посту ректора ТюмГНГУ яркого и талантливого Николая Карнаухова (при нем был проректором по учебной работе в филиалах ТюмГНГУ, затем первым проректором по учебной работе), Новоселов в короткое время сумел убедить всех: корабль нефтегаза не только не сбился с курса, но и уверенно выходит на новые, все более захватывающие просторы.

При этом Владимир Новоселов — и такого мнения придерживается большинство журналистского сообщества Тюмени — не стремится быть публичной персоной. Став первым руководителем одного из наиболее «продвинутых» и престижных российских вузов, он, кажется, продолжает придерживаться принципа гениального физика Петра Капицы: «Руководить — это значит не мешать хорошим людям работать».

О Владимире Васильевиче мы — помимо его деятельности на посту ректора — действительно знаем немного. Почему? Новоселов улыбается: «Маскируюсь». Что ж, как сказал еще один умный человек, «свобода начинается с иронии».

И в то же время ее — свободу мыслить, высказывать свое, отличное от других мнение, принимать решения, брать на себя ответственность за судьбы других — такую свободу надо воспитать в себе. И сохранить. На такое способен человек, имеющий прочные корни.

Вот с них, корней, и начали мы разговор с Владимиром Васильевичем Новоселовым.

Некогда учиться. Работать надо!

— Владимир Васильевич, а ваши корни — где?
— Корни... Я как-то, всерьез задумавшись об этом, собирал информацию. Что смог — собрал. У меня даже есть что-то вроде генеалогического древа. А корни здесь. Село Городище. Верхнетавдинский район. Я там и родился, в Городище. Так что корни крестьянские! Деды, прадеды — они пахали, сеяли и растили, занимались животноводством. Вот такие корни. Хотя у отца после уже было достижение — три класса церковно-приходской школы. Я у него спрашивал: почему хоть четвертый класс не закончил? Возили сено вместе, и я спрашивал. А отец сказал: «Да ну ее, эту школу! Давай, работы очень много, надо трудиться». А работы действительно много было: коровы, овцы, огород, все дела...
— Большая семья была?
— Отец жил в семье, где шестеро детей было. Он был самый старший, поэтому, конечно, на нем все и держалось. Я родился в семье последним, заскребышем называют таких. Кроме меня — два брата и сестра. Вообще-то в семье тоже было шестеро человек, но, знаете, тогда детская смертность серьезнейшей проблемой была... Матери уже было 38 лет, когда я родился.
Отец, несмотря на свои три с половиной класса, был человек деятельный — работал заместителем председателя сельского потребительского общества по торговле. То есть и счеты знал, и была хватка во всех этих делах. Вокруг — много деревень, где сельские магазины были, так что он ситуацию держал под контролем.
Что касается матери... это ликбез. Уровень грамотности. Расписываться умела, и все. Работала так называемой казеинкой, на маслозаводе в казеиновом цехе, там, где сыворотку делали. А казеин — то, что на клей идет потом. Работала, не зная отдыха, с полной отдачей. И при этом в семье нашей все сложилось. Старший брат высшее образование получил. Сестра медиком работала. У среднего брата среднее профессиональное образование...
У всех достойное воспитание. У всех семьи. Каждый живет в меру своих возможностей, своего потолка...
— Все как у людей?..
— А знаете, не самый плохой принцип. В деревне именно им и руководствовались: «Нужно, чтоб было не хуже, чем у людей». Люди тянулись «быть не хуже». Ставили для себя планку. Этот принцип — плюс здоровый деревенский физический труд — вовсе не плохой стержень в становлении человеческой личности.
— Похоже, вас жестко в семье воспитывали? Без поблажек?
— Кроме семьи еще и улица воспитывала. А потом школа... Должен сказать, что повезло с учителем. Я, кстати, всех своих учителей помню по имени-отчеству. Первый учитель — Екатерина Аркадьевна Пугачева. Чем запомнилась? Вот сегодня говорят: «Ай, ничего не хочет нынешняя молодежь!» Так вот, главный дар педагога заключается в том, чтобы развить познавательную активность. Ведь всем в человеке правит интерес. Значит, нужно, чтобы этот интерес появился. У нее как-то это все получалось. Я учился легко. Единственная проблема была...
— С поведением?
— С дисциплиной тоже проблемы были. Екатерина Аркадьевна на родительских собраниях говорила: «Шустрый мальчик, крутится, вертится, но, что бы его ни спросила, все в тему отвечает. Не выпускает из внимания ничего». А проблема была с рисованием.
Наверное, это либо дано от Бога, либо не дано.
— Поищем истоки вашей профессиональной судьбы в детстве. К чему тянуло больше?
— Шофером хотел стать. Автомобили, техника — вот это интересовало больше всего. На забор сяду — и «переключаю скорости». Скорости хотелось, движения. Часто ломал палисадник, тогда от матери за это доставалось. Ну а потом, где-то в 61-м году, переехали из деревни в Тавду, районный центр. Перешел в другую школу. Появился такой предмет, как «труд», и был там токарный станок по дереву. Это дело меня чрезвычайно увлекло, сам липу там обрабатывал, сушил на печке, всех родственников скалками, пестиками обеспечил. Руки были на месте.
Еще одно школьное знакомство: токарно-винторезный станок. Искал любую возможность, оставался там после уроков — поточить. Так что после десяти классов особой нацеленности на высшее образование у меня не было. Сестра сказала: «Володя, ты так старательно учился, тебе надо обязательно в вуз. В Тюмени есть такой индустриальный институт, тебе надо туда поступать». Судьба, одним словом.
Когда выбирал специальность, изучал справочник, первым критерием для меня было — чтобы поменьше черчения и рисования. Попал удачно. Выбрал «технологию машиностроения, металлорежущие станки и инструменты», где как раз больше всего черчения — целых пять семестров. Удачно — в кавычках!

Богданов тоже жил в «Колосе»

— Поступили в институт легко?
— Поступил легко. Когда десять классов закончил, по физкультуре был второй. С конца. Такой шкет был! Когда приехал сюда поступать, нас поселили в школу № 33, в спортзал — общежитий-то не было. Дали всем маты. На них мы жили и готовились поступать.
Сначала внимания на меня никто не обращал. Пошел на первый экзамен — письменная математика, три часа отводится на это дело. Я за час двадцать минут все сделал, нарисовал, написал. Иду сдавать работу, а меня не выпускают, говорят: «Молодой человек, у вас еще есть время, посидите, подумайте». Говорю: да я все решил! Они: точно все?! Пятерка. Потом письменный экзамен, следом устный, снова пятерки. И вот он, первый авторитет! С любой задачей к Новоселову идут: как решается? Хорошо, закваска была нормальная — не зазнавался.
— Когда переехали с матов в общежитие?
— В первом семестре общежитие не дали. Жил в деревне Воронино. Платил пять рублей в месяц. Дед с бабкой веселые такие были — снимал у них отдельную комнату. Ну как отдельную — за дощатой перегородкой. Дед с бабкой выпить любили, когда появлялась лишняя копейка. А когда я сдал сессию на одни пятерки — они очень удивились: вроде особо мягких условий мне не создавали...
— Сюжет почти как у Шукшина. Обстановочка для студента, честно грызущего гранит науки, спартанская.
— Безусловно! А вообще 5 студенческих лет — и в этом я точно не буду оригинален — были лучшими. И сегодня я, ректор, никогда не забываю: какие бы времена ни были сегодня, у ребятишек жизнь одна. У них не будет повтора, дубля. Ни второго, ни третьего не будет. И очень важно, чтобы, выйдя из университета, большинство из них вспоминали об этих годах как о лучших годах своей жизни.
— А ваше студенчество? Как деревенская закалка уживалась с авторитетом крутого математика? Друзей много было?
— Общежитие быстро сближает. С нашего потока процентов 70 ребят были из деревень. Тогда деревенские ребята могли поступать. Такая была государственная тенденция. И я постоянно об этом вспоминаю. Более того, из тех, кто стремился делать карьеру и делал ее, многие тоже были выходцами из деревни. Именно они, а не городские ребята и не детки из семей, где родители были какими-нибудь шишками. И у которых стартовые позиции, так сказать, были намного выше. Хорошая есть пословица: волк только тогда волком становится, когда голоден. Наши деревенские ребята понимали, что альтернатива у них одна: возвращаться обратно в колхоз либо двигаться вперед. Потому карабкались, двигались, были целеустремленными.
— Можете назвать кого-нибудь, столь же упорно идущего к цели?
— Конечно. Владимир Леонидович Богданов. Генеральный директор «Сургутнефтегаза» и олигарх. Так же, как и я, жил в свое время в гостинице «Колос», заменяющей нам общежитие. Он на год позже меня учился: та же аскетичная обстановка, кровати в два яруса...
— Однако вы не стали генеральным директором, а стали преподавателем...
— Генеральным директором не стал, зато стал Генералом. Уже после первого семестра мне присвоили такую кличку — Генерал. Возможно, потому что учеба в институте давалась достаточно легко, все ребята обращались ко мне за консультацией. Видимо, все это в перспективе и породило во мне тягу к преподавательской деятельности. Мне даже сопротивление материалов давалось достаточно легко. В итоге я сопроматчиком и стал.
— Обычно сопроматом пугают людей...
— Да нет, его понять просто нужно. Если есть математический аппарат, то нормально. А я обладал именно математическим складом ума. Зато сочинение писать было для меня страшной мукой. Переживал, чувствовал себя отвратительно. Память была великолепная, пересказать мог все что угодно, но вот писать — нет.
— Может, вас пугала необходимость высказать свою точку зрения?
— Это меня ни в молодости не пугало, ни сейчас. Просто цель видел в другом. Не в красивых словах, во всяком случае. Жил другим. Занимал призовые места в математических, физических олимпиадах. К этому тянуло. Да и наш учитель по физике, а он, кстати, и математиком был хорошим, привлекал как личность. С ним больше и общался. Он болел полиомиелитом. Сверху мужчина был хоть куда, а ноги ходить не могли. Но мы с ним двигались дальше, я и дифференциальные уравнения, и интегральные исчисления в десятом классе освоил. В школьной программе этого и близко не было. В этом и интерес был — жить на опережение!

О вреде самогона и октябрятской звездочке

— Владимир Васильевич, а что вам больше всего нравится в нынешних студентах?
— Их раскованность. Их коммуникабельность. Возможность спорить, которую им дает объем знаний. Олег Леонидович Чемезов рассказывал как-то: Владимир Путин приехал в ТННЦ, а там наши студенты сидят. Путин подошел к студенту, спрашивает: «Чем занимаешься?» — «Да вот, занимаюсь построением 3D-геологической модели». Путин: «О! Я защищал по этой теме диссертацию». Тот ему: «Да нет, Владимир Владимирович, вы не в том направлении работали». Тут же в Интернете находит диссертацию Путина, показывает... Такие вот ребята. В кабинет ректора сегодня придут, свободно обсудят все, что нужно. Они хорошо чувствуют время. Они считают нынешнее время своим сторонником — и это поможет стать им успешными.
— А вы в своем студенчестве о карьерном росте думали?
— Конечно, нет. Преподаватель по организации управления на предприятии говорил: «Вот, скоро вы станете руководителями предприятий! Скоро станете генеральными директорами!» А мы сидели и хихикали: ну какие из нас генеральные директора?
Хотя вот, оказался он прав. Из нашего выпуска достаточно много ребят построили успешную карьеру.
— Общественная жизнь привлекала вас? Были комсомольцем?
— Конечно! Октябренком был, пионером, комсомольцем. Но без фанатизма. Больше привлекала самодеятельность, в которой я активно участвовал. Рассказывал байки, интермедии в стиле Райкина. О вреде самогона, к примеру.
— В зале смеялись?
— Еще как.
— Вопрос политического диссидентства. Касалась вас эта сторона жизни СССР?
— Мы жили в стране, где достаточно сильна была идеология. Ее впитывали с молоком матери. До сих пор вспоминаю случай, да и мать часто вспоминала его. Гардероб у нас, ребят, был в то время, мягко говоря, скромный. Вельветка у меня была — и на ней нашита звездочка октябрятская. Ну и пришло время вельветку постирать. Мама говорит: «Сходи в одной рубахе». — «А звездочка?» — «Без звездочки сходишь». Я говорю: «Мама, ну как можно Ленина-то обманывать?!»
Какие политические симпатии могли быть в то время, к примеру, у 13-летнего пацана? Обычные: Джон Кеннеди. Фидель Кастро. Че Гевара, разумеется. Короче говоря, не хуже, чем у людей. Был в курсе всех дел. Хотя телевизора у нас не было. В 66-м только появился. У соседей. Скажу больше: спорт меня гораздо больше увлекал. Я хоккейный болельщик московского «Спартака». С 67-го болею и до сих пор бросить не могу. Когда спрашивают, что может вывести из себя, так это проигрыш любимой команды. Сказывается на эмоциональном настрое колоссально!
— А история России была вам интересна?
— Конечно! Часть истории всегда была рядом. Я родился в селе Городище, а деревня Герасимовка, где Павлик Морозов жил, она от нас в 19 километрах находилась. Мы ведь бились за честь стать дружиной Павлика Морозова.

Об амбициях и революциях

— При Николае Карнаухове вы были несколько в тени. Нет?
— При Карнаухове у меня была совсем иная функция. За мной укрепилось звание министра иностранных дел нефтегазового университета. Потому что на том этапе мы действительно не просто филиалы создавали, а укрепляли связи с предприятиями, нашими сегодняшними партнерами. Мы прекрасно понимали: сегодня готовить кадры для кого-то просто так, теоретически, в отрыве от второй заинтересованной стороны, было бы неправильно. Надо всегда иметь обратную связь. На сегодняшний день она есть. И обучая студентов, мы идем не по чисто образовательному пути, а по научно-технологическому. Что мне помогало в этом? Возможно, моя коммуникабельность.
— Вы амбициозный человек?
— Я в самом начале сказал: задача-минимум — чтобы было не хуже, чем у других. Если я влез в это дело, значит, должен обеспечить движение вперед. Тем более что университет стал частью моей жизни, поэтому все те неудачи, которые он переживает, идут не просто через сердце...
— Общий курс нефтегаза, по-вашему, сейчас верный? От образа корабля нелегко избавиться.
— Я думаю, верный. Я приемлю все, кроме революций. Ладно, если курс поменяют на 90 градусов, могут ведь и на 180. И в итоге проигрывают. Возьмите ту же Украину сегодня. Сначала Янукович, потом Ющенко, снова Янукович — и страна мечется, шарахается.

О пользе диагностики

— На фоне большой говорильни о модернизации образования вы идете одним курсом с государством? Или слушаете слова, но делаете по-своему?
— По-своему мы делать не можем, поскольку жестко привязаны к государственным образовательным учреждениям. Жестко привязаны к государственной политике. И должен сказать, что эта политика выстраивается сегодня с учетом сообщества. Российский союз ректоров сегодня — достаточно авторитетная организация, все процессы идут под ее контролем. Следит за ними президент этого союза Виктор Садовничий. Движение идет в направлении национально-исследовательских университетов, федеральных университетов. И это верно, потому что сегодня невозможно построить конкурентное образование без сильной научной составляющей в вузе. Одно время мы ее успешно выхолостили, когда очертя голову все бросились зарабатывать деньги. Но их можно зарабатывать по-разному.
Вообще я глубоко убежден: любой модернизации должна предшествовать диагностика проблем. Взять пресловутый ЕГЭ. Посыл для его введения был такой: мол, мальчик из Хабаровска не имеет возможности поехать сдавать вступительные экзамены в МГУ, потому что нет денег. Вот он написал ЕГЭ и отправил в столицу результаты. И поступил. Я всегда говорю: если у него нет денег на то, чтобы две недели в Москве прожить, откуда у него возьмутся деньги на пять лет? Надо все эти вещи учитывать. Да, нам нужны преобразования. Но сегодня в системе образования революций не нужно. Нужны эволюции. Любая революция разрушительна. Надо созидать.
— Многие россияне, согласно соцопросу, выступают против ЕГЭ из-за фактора коррумпированности...
— Какую бы мы систему ни придумали, у нее будут достоинства и будут недостатки. Оценить размер коррупционной составляющей не могу, но то, что сегодня она присутствует, — это очевидно. Взять в пример хотя бы тот год, когда высочайшие результаты по русскому языку были зафиксированы в Кабардино-Балкарии...
— Позвольте несколько отвлеченный вопрос. В развитие темы, так сказать. Какова ваша оценка сегодняшнего состояния российского общества? Можно ли назвать Россию демократической страной?
— Я бы сказал, что у нас идет процесс демократизации. Путь этот очень непростой — как, впрочем, и для многих других, в том числе развитых стран. Нужно менять самое инерционное, а это — наше сознание. В головах нужно менять. И при этом не торопить события. Скажу и другое: все разумное и ценное должно начинаться не по указанию сверху. А мы почему-то все время этого ждем!
— Вас устраивает определение «социально ответственный бизнес»?
— Не совсем понимаю это понятие. Ведь задача бизнеса извлекать выгоду. А власть уже должна направлять его на устойчивое движение, на развитие, допустим, нашего субъекта Федерации, в область социально-экономического развития. Чтобы дул на наши региональные ветрила. Нам с вами не нужны никакие «измы»: капитализм, социализм. Просто у каждого человека должна быть работа, которая будет приносить ему удовольствие и достойную зарплату. Должна быть достойная инфраструктура для жизни — и безопасность. И творческий потенциал каждого раскроется.
— Областной парламент озабочен сегодня проблемой налаживания государственно-частного партнерства...
— Да, оно пока что слабо налажено. Но, повторю, бизнес должен реализовать свои задачи, а государство — не строить ему препятствий. И потенциал партнерства обязательно раскроется. Просто все должны понимать свой интерес в данной ситуации. Общие цели, общие задачи. Тогда устойчивость сменит хаос. Это, считаю, вполне достижимо в России.
Для этого — мое глубочайшее убеждение — каждый должен заниматься своим делом.

О патриотизме

— Владимир Васильевич, вы можете назвать себя патриотом?
— Человеку, чтобы быть таковым, достаточно любить свою малую родину, деревню, город, где родился.
— Вам нравится огромный и не слишком чистый баннер, висящий на здании старой типографии на Первомайской: «Тюмень — лучший город Земли»?
— Никакими лозунгами патриотизм не воспитать. Главное достояние Тюмени — люди. И важно, чтобы именно они считали, что их город — лучший на Земле.
— Что бы вы поменяли в городе, если, предположим на секунду, были мэром Тюмени?
— В первую очередь подрядные работы по муниципальному заказу. Но, к сожалению, сегодня федеральное законодательство этого не позволяет. Хотя на всех уровнях этот федеральный закон номер 94 критикуют, начиная с высоких чинов в правительстве.
Богатый, говорят, не тот, у кого много денег, а тот, кто разумно их тратит сегодня. Деньги у нас есть. И есть главное: направление развития города. В целом оно выбрано сегодня правильно. Надо набирать темпы. Менять облик города. Да, понятно, что у нас сегодня есть еще ветхое жилье и мы не так эффективно реализуем программу по его сносу. Трудно говорить с людьми о светлом будущем, когда они находятся в таких жесточайших условиях, как, например, целый квартал в районе улицы Минской. У людей крыша над головой должна быть достойная. Тогда они к вам прислушаются.
— Вы — депутат городской Думы, уже второй раз. Как развивать город — и при этом не потерять его исторического лица?
— В жизни самая оптимальная форма — это компромиссы. И нужно уметь их находить. В городской архитектуре, как нигде в другой сфере, эти компромиссы нужно соблюдать. И при этом не пренебрегать мнением горожан. Изучать его и учитывать в работе.
— Можно бредовый такой, гипотетический вопрос? Если бы вам пришлось эмигрировать... Какую страну выбрали бы?
— Несколько десятков лет назад стоял этот вопрос. Но я для себя ответил также много десятков лет назад: я никуда отсюда не уеду. Да и мое главное орудие, как преподавателя, — язык. Другим я овладеть так, как русским, не смогу.
— А ваши студенты стремятся поехать за рубеж?
— Кто-то обвиняет нас: чего это вы готовите кадры для «Шлюмберже» и других компаний, которые работают не только в России. Проклятым капиталистам помогаете... Но для нас важно выйти на планку тех требований. И ребята стремятся. Это для нас важно.

О престиже

— Какие студенты вам нравятся сегодня?
— Мне все студенты нравятся. Они — главное лицо в университете. Они работодатели. Нет их — нет работы для нас. Конечно, больше нравятся те, кто понимает, зачем пришли. Которые ориентируются не на средний уровень подготовки. Да, не всем быть как Богданов. Но даже троечники могут стать великолепными руководителями производства. Будут потом вкалывать, книжки по 16 часов читать, догонять.
Единственное, что мне не нравится в студентах, — это равнодушие. Когда они молчат, видя какие-то минусы вуза, например. Но это не только их вина. Наша задача, чтобы студенты — не только наши, но и в России вообще — стали неравнодушными. Неравнодушие — главный двигатель в нашей жизни.
— Ваш университет иногда называют «вузом в рабочей спецовке». Нефтегаз сегодня ориентирован не только на магистров и бакалавров. Недавно вы говорили о том, что в стране незаслуженно потеряла уважение профессия инженера. Что «производить» инженеров сегодня важнее, чем плодить дальше юристов, менеджеров, финансистов. Особое внимание уделяете таким профессиям, как буровой мастер, помбур, оператор по обслуживанию скважин. Одним словом, тем, без кого наш знаменитый нефтегазовый комплекс не проживет и дня. Эта политика вуза надолго?
— Наша задача просто насытить сегодня эту нишу. Когда меня спрашивают, зачем вам так много студентов, я отвечаю: а что, в топливно-энергетическом комплексе все кадровые проблемы решены? Да нет... Те ребята, что пришли к нам на начальное или среднее
профобразование, получают все необходимые в будущем навыки. Мы будем ориентировать их в своем направлении. И именно их возьмем при поступлении на высшее образование. Это, поверьте, будет инженер с великолепными конкурентными способностями.
— В советские времена для того же бурового мастера нефтегазоразведочной экспедиции существовал помимо Доски почета целый набор реальных стимулов: путевки за границу, «Волга», всякие дубленки. Какая сейчас нужна мотивация?
— Материальный стимул никто не отменял. Деньги нужны, поэтому молодой человек, забросив призвание, может пойти гардеробщиком или охранником в ТНК-ВР, просто потому, что там платят больше. Но даже если толковые ребята найдут себе место по призванию, один материальный стимул престиж профессии не создаст. Нужна последовательная образовательная политика. Плюс многими забытая система наставничества. И пропаганда на государственном уровне. Сегодня об этом забыли — и телевидение, и газеты. Когда последний раз вы видели новый приличный фильм о судьбе, допустим, рабочего? Инженера? Это все потерялось, надо начинать строить систему заново.
— Можно узнать, какие качества не приемлете в людях? И, напротив, что в них привлекает?
— Меня привлекают люди, которые везде и всегда, в любой момент, готовы учиться. Ведь вся жизнь — это школа. Только без учебников.
Не люблю людей, которым делаешь предложение, а он сразу начинает торговаться: что он за это будет иметь?
— Вам как проще принимать решения: одному или в команде?
— Время гениальных одиночек прошло, должны быть гениальные команды.
— В последнее время много говорили о новой партийной системе предварительного голосования — праймериз. Вам она показалась эффективной?
— Для начала определимся: одна партия ничего не решит, двигаться должен весь народ. Во всех направлениях. При этом обязательно должен присутствовать элемент критики. Но критика власти должна быть конструктивной. У меня подход простой: критикуя — предлагай. А вообще обидеться на критику — ума большого не надо.
Что касается праймериз... Думаю, нам этот опыт пригодится. Это хорошая возможность получить предварительную оценку своей работы. Возможность что-то перестроить в своей деятельности. Объективный результат — самое главное. Чтобы управлять чем-то, нужно понимать — где находишься и с чем имеешь дело. Я лично результатом праймериз удовлетворен, потому что к мнению любых избирателей отношусь уважительно.

Досье «ТИ»:
Новоселов Владимир Васильевич. Ректор Тюменского государственного нефтегазового университета, одного из крупнейших вузов России. Численность студентов ТюмГНГУ превышает общее количество обучающихся всех нефтегазовых вузов России вместе взятых. За годы существования ТюмГНГУ выпустил более 110 тысяч специалистов. Сегодня две трети всех инженерных кадров ТЭК России «родом из нефтегаза».
Новоселов — доктор технических наук. Член-корреспондент Академии инженерных наук РФ. Автор 137 научных трудов, из них 16 изобретений, 7 монографий, 14 учебных пособий. Входит в Совет ректоров Тюменской области, в клуб ректоров Европы, в состав координационного совета при министре образования и науки РФ.
Награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. Имеет звания: «Почетный работник топливно-энергетического комплекса», «Почетный работник высшего профессионального образования РФ», «Почетный работник науки и образования Тюменской области», «Почетный нефтяник Тюменской области», «Заслуженный деятель науки ХМАО».
Женат. Двое сыновей ведут профессиональную деятельность в сфере ТЭКа.