Окно в театр прорубил…

Сегодня перед Михаилом стоит непростая задача — в сжатые сроки поставить на сцене тюменского «Ангажемента» спектакль «У ковчега в восемь» по пьесе немецкого драматурга Ульриха Хуба. На всё про всё — чуть больше трех недель. Так что работа кипит. Заец фонтанирует идеями. Дни летят.

Мы пришли во вторник. Понаблюдать за процессом. Первая репетиция в 11-00 на малой сцене. Несколько минут на раскачку, и крохотный зал наполняется истошными криками актеров и режиссера.

— А-а! Я предпочел бы захлебнуться! Мне было бы лучше лежать на дне моря! — рвет связки Виталий Мигунов.

— Катька, вскочила! — штопором вкручивается в действо Михаил Заец. — Виталик как раз приподнялся, освободил колени ей! Катька сказала: «Все будет хорошо». Рванулась сюда. Поймали ее здесь. А ты, Виталька: «Нет! Все только хуже и хуже!» Выстраивай мизансцену великомученика. Получай от этого удовольствие!

В новой постановке театра заняты четыре актера: Екатерина Душина, Виталий Мигунов, Илья Матусевич и Надежда Емельянова. Они еще не выучили текст, поэтому держат под рукой мятые листы распечатанной пьесы. Режиссер закрывает на это глаза. Пока. Сейчас для него важно, чтобы артисты нащупали характеры своих персонажей, угадали их манеры, особенности поведения.

— Илья, ты ушел в нирвану. А нужно, чтоб тебя колбасило! — Заец выбрасывает вперед руки и крутит ими, словно мельница лопастями, показывая, как Матусевича должно колбасить. — Сделай легкую истерику. Как будто ты с ума сошел!

Со стороны и правда — сумасшедший дом. Ор, смех, прыжки, кульбиты, стояние на головах. Время от времени режиссер сам выскакивает на сцену, чтобы показать, «как надо». Он тоже может задрать ноги к потолку, изогнуться буквой «зю» — актерское прошлое выручает.

Пятнадцать лет своей жизни Михаил Заец занимался искусством перевоплощения. Работал в тюменской «драме», в новосибирском «Глобусе». Играл Фабрицио в спектакле «Мирандолина», Сержанта Доппеля — в «Гарольд и Мод», Фредерика в «Черной невесте», был Авраамом Слендлером в «Виндзорских проказницах», Ляпкиным-Тяпкиным в «Ревизоре». Первой и одной из самых запоминающихся для него стала роль Раскольникова.

— Актер живет своими ролями. Если есть хорошие роли, он никогда не уйдет в режиссуру, — рассуждает Михаил. — Я честно выполнял свою работу, перед каждым спектаклем полтора часа разминался на сцене: речь, пластика, движение, танец. Но однажды почувствовал: то, чем я занимаюсь, не удовлетворяет меня. Я жажду каких-то ролей, но не получаю их. Кого бы я хотел сыграть? Не Гамлета, нет! Андрея Прозорова из «Трех сестер»! Я безумно люблю эту роль. Это моя история. Или Астрова из «Дяди Вани». Но… не случилось в нашем театре. И мне захотелось творить самому.

— Я слышала, вам прочили режиссерское будущее еще в Новосибирском театральном училище…

— Да. У нас была преподавательница, ученица самого Станиславского — Любовь Борисовна Борисова. Старая тетка с низким голосом сидела на репетициях, и если ей что-то не нравилось, могла запустить пепельницей. Как-то она сказала, дымя папиросой: «Мишенька, вам нужно заниматься режиссурой, поверьте мне». А я же молодой. Какая режиссура! Вспомнил ее слова через много лет, когда почувствовал, что могу вести за собой актеров.

— И какие выводы сделали?

— Понял, что артист и режиссер — две разные профессии. Актер видит сцену изнутри. Режиссер — со стороны. Тут как в живописи. Нужно отойти, чтобы увидеть всю картину. У художника Павла Филонова есть потрясающая работа, выполненная мелкими точками. Стоишь близко и не понимаешь, что нарисовано. Отойдешь подальше — увидишь козла. Режиссер — это тот, кто отходит на несколько метров. И видит объемное изображение.

…Репетиция Михаила Заеца и актеров «Ангажемента» напоминает игру в пинг-понг. Режиссер делает подачу, актеры отбивают. Они на взводе. Энергичны, горячи, азартны. Как молодые скакуны, готовые мчаться во всю прыть, пока пена на губах не выступит. Между тем третий час на исходе.

— Так! — хлопает в ладони Заец. — Сейчас драка, потом песня, потом танец! И перерыв на обед — один час. В три собираемся на большой сцене, репетируем с балетмейстером.

Обед Михаила — это судорожный перекус в условиях боевых действий. На мелочи отвлекаться некогда. Нужно по-быстрому забросить что-нибудь в «топку» и снова идти в атаку. Вот-вот появится художник Алексей Паненков, с которым они вместе делают новый спектакль. Необходимо многое обсудить.

— «У ковчега в восемь» я уже ставил в Новом Уренгое. Там хороший театр, прекрасные артисты, — жуя бутерброд с колбасой, рассказывает Заец. — У нас получился забавный легкий спектакль, на который пришли и взрослые, и дети. Постановка показалась интересной всем. У «Ковчега» даже появились свои фанаты! Мне захотелось, чтобы эту историю увидела и тюменская публика.

— Чем вас привлекает этот сюжет?

— Немецкий драматург Ульрих Хуб написал для детей пьесу на библейскую тему. И она стала лучшей пьесой в Германии! Это история трех пингвинов, которые сидят на льдине и размышляют о боге. Существует ли он вообще? Спорят, ссорятся. И вдруг начинается Всемирный потоп. Прилетает голубка, приглашает в ковчег каждой твари по паре. А их трое! Они не могут бросить друг друга в беде, понимаете?

…Актеров зовут на сцену. Пришла балетмейстер Оксана Шматёнок. Пингвины — Катя, Илья и Виталик — натягивают ласты, обшитые красной материей. Им предстоит разучить движения, которые они будут совершать, открывая рты под фонограмму Хосе Каррераса. Ребята ловят каждое слово теперь уже двух наставников. Стараются выполнить все, что от них требуют.

— Виталя, сыграй, что ты облажался. Рот закрой и скукожься! — призывает Заец.

Ужасно мешают ласты. На время актеры скидывают их, но потом вновь надевают. Искусство требует жертв.

В это время диалог режиссера и балетмейстера напоминает беседу двух сумасшедших садистов.

— Оксан, — кричит из зала Михаил, — давай ноги им вообще прибьем! Пусть они телом разворачиваются…

Шматёнок в свою очередь предлагает Заецу:

— Может, им спиной попеть?

— Пусть попоют, — милостиво соглашается тот. Но через несколько минут восклицает:

— Попы у них неговорящие! Мне не хватает лиц!

Занятие с балетмейстером продолжается два часа. К пяти вечера актеры выглядят загнанными. Матусевич валится на сцену и отбрасывает ласты.

— Никакой армии не надо… — стонет он.

Но премьера не за горами, поэтому режиссер безжалостен. Он назначает репетицию на следующий вечер — «поработаем до девяти», и через день на утро — «Виталиком займемся».

— Театр — это гетто, — говорит Михаил задушевно. — Сюда приходят люди, которые отгораживаются от внешнего мира, живут на свои копейки и пытаются что-то сотворить.

— Вас-то как в это гетто затянуло? — спрашиваю.

— Совершенно случайно, — разводит руками Михаил. — Учился в строительном техникуме. Преподавательница, которая вела у нас «Этику и эстетику», затянула меня и двух моих друзей в театральную студию. Я не хотел. Но у нас с ребятами был уговор: куда двое, туда и третий. Потом они ушли, а я остался. После техникума отслужил в армии, работал на стройке, на лесоповале. Однажды, мне было тогда 23 года, почувствовал: время пришло. Стою посреди тайги, в руках топор. Воткнул я его в срубленное дерево, пришел в будку, где мы жили, и сказал ребятам: «Еду поступать в театральное училище!» Парни посмеялись. Они думали, что я вернусь через месяц…

Жизнь показала, что он не ошибся. Михаил Заец — театральная косточка, хоть и вышел из простой, рабочей семьи. Он состоялся как актер. Добился признания как режиссер. За спектакль «Момо», поставленный в Екатеринбургском театре «Волхонка», Заец получил Губернаторскую премию с формулировкой — «За выдающиеся успехи в области культуры и искусства». «Мойщики», которых он сделал на сцене Тюменского театра драмы, отхватили Гран-при на международном фестивале «Коляда-Plays». А «Вечера на хуторе близ Диканьки», осуществленные в «Ангажементе», на том же фестивале получили приз жюри. Михаил Заец — обладатель премии «Браво», спецприза фестиваля «Театр без границ», награды в номинации «Надежда» фестиваля «Золотой конек».

«Режиссер вываливает на сцену невероятно богатую и рисковую, буквально по-гоголевски дьявольскую фантазию — здесь умных шуток и идей на минуты сценического действия так много, что жалость берет: можно было все это богатство расшвырять на три спектакля, не тратиться так», — писали о его «Вечерах на хуторе…» в «Новом мире».

«У ковчега в восемь» — пятая работа Заеца в «Ангажементе». До этого еще были «Веселые страшилки», «Волшебный горшочек» (для малышей), «Трехгрошовая опера»…

— Михаил, чем вам интересен «Ангажемент»? — интересуюсь у него уже на выходе из театра.

— Тем, что здесь не боятся экспериментировать. И потом, молодая энергетика в «Ангажементе» так и прёт!..

Заец порывист, размашист, весел. Такое ощущение, что в него самого вмонтирован вечный двигатель. Сейчас он — в детсад за дочкой. Потом — домой, скоро придут друзья. Михаил будет печь блины или драники. Он любит побаловать гостей своей стряпней. После до трех ночи будет смотреть футбол или читать пьесы. А утром, в семь двадцать, опять зазвонит будильник…

В 23 года Михаил Заец, размахивая топором в тайге, понял, что пришло время поступать в театральное училище.