Расстрельная кружка зерна

Говорят, есть такая сила. Спрятана она в душе человека и состоит из множества кусочков: совести, воли, мужества, справедливости, сострадания, благоразумия, порядочности, бескорыстия. Соберёшь их вместе — получится величайшая сила на свете — любовь.

Продолжая размышлять о добре и зле, не могу не вспомнить одну историю, ставшую в нашей семье легендой. Связана она с судьбой моего родного дедушки — Михаила Семеновича Лобкова. Мой дед перенёс величайшее человеческое страдание: без вины виноватый, он был приговорен судом-тройкой к расстрелу за… кружку зерна.

А дело было так… Уже сосланный в деревню Кузнецово Тевризского района Омской области Михаил Семенович был назначен звеньевым в одну из лесоповальных бригад. За непосильный труд лесоповальщики получали по мерке зерна.

Страна переживала страшные времена. Расстрелы стали обычным делом. Мысль о наказании шла за человеком по пятам, она его преследовала всюду: на работе, дома, в окружении близких и родных. Она выхолащивала человека, она его заполняла, она его и опустошала. И могли ли люди оставаться в этих условиях людьми?

Каждый уголок человеческой сущности жил одним вопросом, бившим в голову: «Когда придут за мной?» Сущность деда заставляла сжимать себя в крепчайший «кулак», каким он и был на самом деле. Будучи женат на женщине дворянского происхождения, Михаил Семенович испытал влияние со стороны супруги. Влияние это заключалось во впитанных с молоком матери жизненных принципах: человек всегда должен быть выше обстоятельств, не ронять собственного достоинства, думать о тех, кто рядом. А рядом были полуголодные люди, работники трудармии, поверженные в правах, да и вообще не имеющие никаких прав на этой земле.

Но вернемся к кружке зерна. Случилось так, что план бригады, которую возглавлял мой дедушка, оказался под срывом: кто больной, кто в бегах — работать некому. Плановое задание было на пятнадцать человек, а рабочих рук — раза в два меньше. Точку в этом деле поставил начальник леспромхоза «Кузнецовский»: «Зерна лодырям не давать!» В число этих «лодырей» входили и грудные дети, и беременные женщины, и отжившие своё старики и старухи, и рабочий люд, трудившийся на лесоповале.

Вопреки начальству дед мой считал: народ надо кормить, иначе он умрет с голоду. И Михаил Семенович решил действовать, руководствуясь собственными мыслями, которые ему подсказывало большое, доброе человеческое сердце. А подсказывало оно идти на страшное деяние, почти преступное, за которое можно поплатиться и своей жизнью, и жизнью близких: взять без спроса мешок зерна. Не для себя — для голодных, больных людей, за которых только что воевал с фашистами. И вот снова воюешь, но уже со своими…

Поздно вечером Михаил Семенович оделся, не сказав ни слова жене, вышел из дома. Анастасия Федоровна, почуяв неладное, накинула свою кацавейку и выбежала вслед за мужем. Каким-то внутренним женским чутьем она поняла, что ее любимый супруг стоит на краю гибели. Она знала: любые уговоры будут бесполезны, поэтому не умоляла, не кричала ему вслед, не просила вернуться — стояла на холодном ночном ветру, одинокая… Она видела его спину, могучую и упрямую, слышала его шаги и хруст гравия под ногами и понимала, что он уходит навсегда.

…Михаила Семеновича расстреляли через месяц после ареста, который был произведен на виду у малолетних детей и изумленных баб. Расстреляли без суда и следствия, в угоду тирану. А ведь мог он спокойно жить на белом свете с любимой женой и пятью ребятишками, мог и перед начальством выслужиться, и сделать карьеру, но великая русская душа, «уводя от скупости душевной и жадности материальной», не давала ему покоя.