Артур Ольховский: «Патриот — это человек с хорошей памятью»

— Артур, после очередной пресс-конференции, организованной поисковым центром по окончании вахты Памяти, я долго не могла прийти в себя от признания, написанного в отчете одного из бойцов: «Поднимая останки красноармейца, я разговаривал с ним. Просил его потерпеть ещё немного»…

— Очень многие ребята относятся к останкам, как к раненым бойцам. Лежат, а к ним на помощь никто не торопится…

— А ты помнишь свою первую экспедицию?

— В 1989-м я не знал, что это и есть она. Я тогда работал в 37-й школе Тюмени, а мой друг — третий секретарь Калининского РК ВЛКСМ Игорь Поздняков просто предложил мне принять участие во Всесоюзной вахте памяти, которая проходила в Новгородской области. В Мясном бору — долине смерти. Там, где во время Великой Отечественной воевала Вторая ударная армия. Трагизм заключается в том, что командующий этой армией сдался в плен, а его подчиненные получили клеймо — «власовцы». Это объясняет тот факт, что об их останках долгое время никто не заботился.

— Припоминаю: Иван Ильич Кулибин… Он много раз приходил в нашу редакцию с кипой документов, подтверждающих, что он — боец этой самой армии, не предатель, что из окружения вышел чудом…

— В этой дивизии было много истинных героев, настоящих защитников. Во время той вахты Памяти я испытал настоящий шок и понял, что не имею права оставаться в стороне от поискового дела.

— Сколько человек с того 1989-го вовлечено в поисковое движение Тюменской области?

— Я никогда не заставлял своих друзей рассчитываться «на первый-второй». Думаю, что за это время только через два моих отряда «Савояр» и «Десант памяти», которые поднимают останки в долине смерти, прошло более 2,5 тысячи ребят. Но это не основной показатель… Моя гордость, мои друзья — те, кто на протяжении долгих лет отправляются со мной на вахту Памяти за свой счёт, в счёт собственного отпуска.

— Вахты Памяти проходят весной и летом — в самый разгар отпусков. Неужели за 24 года ни разу не захотелось отдохнуть по-человечески — забыть о давно минувшей войне?

— Я не пропустил ни одной вахты. Это — святое. Другое дело — была мысль о том, чтобы никем не руководить, быть просто рядовым бойцом.

— Пугает ответственность?

— Я не ответственности боюсь. Мне очень жаль времени на элементарное: вместо того, чтобы учить ребят профессиональному поиску (а это действительно целая наука!), я вынужден напоминать им о том, что по утрам следует умываться, чистить зубы. Девчонки, размечтавшиеся о романтичных вечерах у костра, не могут сварить обыкновенной картошки, которой мы очень рады после напряжённого дня…

— Я разговаривала с мамами поисковиков, они не скрывают, что их трудные сыновья исправляются во время экспедиций…

— В моём лексиконе нет выражения «трудные подростки», но есть — «трудные взрослые». Так я называю тех родителей, которые не сумели стать друзьями для своих детей. Ну вот подумайте, как можно назвать «трудным» подростка, который ради того, чтобы поехать в экспедицию, заранее сдает экзамены, убеждает родителей в том, что для него эта поездка просто необходима? Даже единожды побывавший в экспедиции обязательно задаст своим родителям вопрос: «А кто из наших родственников воевал на фронтах Великой Отечественной?» У него проклюнется интерес к истории своего рода, истории страны, в которой живёт.

— Думаю, не ошибусь, утверждая, что поисковое движение находится в зоне особого внимания всех средств массовой информации области. Журналисты с нетерпением ждут вестей с вахт Памяти и нередко сами подключаются к поиску родственников бойца, чей медальон вам удалось поднять. Скажите, а вот эта наша пропаганда способствует расширению рядов поисковиков?

— Желающие есть. Не стану скрывать, что с некоторыми из них мы прощаемся уже во время первого собеседования. Одни пасуют, выяснив для себя, что вахта Памяти — это, оказывается, трудная экспедиция, а не путешествие за романтикой. У нас режим чёткий: в 7 утра встал и пошёл в лес. Копаешь до заката солнца. Другие… Лично я не понимаю тех ребят, что пришли к нам за «бонусами», которые в нужный для них момент могут быть зачтены. Бонусы не раздаем. Да и каким бонусом можно измерить, к примеру, наше братство, скреплённое пониманием того, что ты делаешь, тот локоть надежного друга, на который всегда можно опереться?

На одном из сайтов меня «ущипнули»: написали, что Ольховский — сам ненормальный, копается в земле, как дурак, и заставляет заниматься этим таких же балбесов.

— Больно?

— Не от того, что ненормальным назвали. Зацепило другое: в обществе — явная подмена ценностей. Ты играешь в КВН — супер! Ты — шоумен? Браво! А поисковики… «Это чё, в натуре, — черви землеройные?»

— Так рассуждают те, кто не помнят отчества своего — имени, которое отец получил в честь деда или прадеда, отстоявшего независимость страны в той страшной войне. Увы, сегодня многие грезят о загранице: там-де другие всё сделали лучше, чем у нас… И совсем забыли о том, что каждый мирный день — это право, которое отстояли и защитили для нас в том числе и те солдаты, останки которых вы хороните по-человечески. Запишите меня в «ненормальные»! Я стыжусь того, что не начала в более юном возрасте поиски своего деда, пропавшего без вести в октябре 1943-го. Почему-то в начале семидесятых годов прошлого столетия поисковые работы были не приняты. И моя безграмотная бабушка, в одиночку поднявшая на ноги пятерых детей, всякий раз на мой вопрос о деде подносила палец к губам: «Т-с-с! Он сгинув дэсь, пид Москвой!»

— Под Москвой? Оттуда не бежали в страхе. Там стояли насмерть! Поисковики как раз и занимаются тем, чтобы вернуть защитнику Отечества, пропавшему без вести на войне, доброе имя.

Своих сыновей, отцов, братьев родственники искали и в 50-е годы. Моя бабушка по отцу сохранила целую стопку запросов о своём муже. Ответ получала один и тот же: «Сведениями не располагаем». Теперь я понимаю — почему. Просто в то время работники архива министерства обороны физически не успевали справляться с наплывом писем. Много лет спустя по документам я нашел, что мой дед Кирилл Тарасович Ольховский погиб, защищая северные окраины Воронежа. Повёз всех мужчин нашей семьи, в том числе и брата Кирилла, в Воронеж. На мемориале фамилии нашего деда не оказалось. Как поисковик со стажем могу объяснить, почему так произошло: дома во многих городах стоят буквально на костях погибших в годы Великой Отечественной. Желая поскорее решить свой квартирный вопрос, люди не осознавали необходимости заниматься перезахоронением останков.

Я не оправдываю инертность в поисках своих дедов поколение, рожденное после войны, но рассказываю своим бойцам правду. А она в том, что это поколение было отброшено в своем развитии примерно на полвека назад. Перед ним ставилась задача: ударными темпами восстановить разрушенное Великой Отечественной. А уж потом…

— В газету нередко обращаются родственники пропавших без вести в годы Великой Отечественной. «Переадресовываю» их в областной поисковый центр. Понимаю, что это увеличивает объём вашей работы, но вместе с тем я уверена, что вы это сделаете более профессионально…

— В поиске погибших и пропавших без вести у нас уже налажена своя схема. Не скрываю: сложная. Поиск одних бойцов Красной армии более эффективен по документам, которые сохранились в военкоматах. Отслеживаем дальнейший путь «призывника», соединяем эту информацию с той, что имеется в Центральном архиве министерства обороны.

Мои ребята знают, как правильно составить запрос и как «обойти» перечень «справочных пунктов», которые должны преодолеть начинающие поиск родных.

— Одна из задач, которую ставит сегодня областной поисковый центр, — создание электронной Книги памяти Тюменской области. Чем не устраивает вас книжный вариант?

— Многотомное издание это увидело свет в 1994 году. Та информация, что вошла в книги, бралась, как говорится, с поверхности. С того, что имелось в военкоматах, с тех писем и извещений, что получали родственники погибших и пропавших без вести. Мы взяли первый том печатного варианта и отработали его пофамильно. Нашли, что примерно 40% информации в этой книге — неверно. Её можно исправить в электронном варианте.

— Что для этого нужно?

— Это масштабный проект, который требует и финансовой, и технической поддержки со стороны правительства области.

— Сегодня я была свидетелем того, как вы разворачиваете одну из очередных своих выставок, где представлены находки поисковиков. Как я понимаю, уникальные… Чего только стоит один портсигар, на котором есть гравировка — точечно выдавленные буквы «Тюмень»… Надеетесь: а вдруг кто-то опознает родной почерк?

— Были и такие случаи… Но подобные выставки — наглядный результат того, чем мы занимаемся. Устраиваем мы их не для того, чтобы кто-то нам аплодировал, кричал: «Ура патриотам!» Мы отстаиваем и подтверждаем своё желание на продолжение дальнейших поисков. Помним о том, что война не закончена до тех пор, пока не похоронен последний солдат.

— А есть у вас свой музей, где представлены находки?

— Фонд наших поистине уникальных находок насчитывает около трёх тысяч экспонатов. Они достойны музея, но его нет. Нам предлагают экспонировать поисковые трофеи в уже действующих экспозиционных центрах. Два раза в год… Библиотеки приглашают, как говорится, во дни торжеств и бед народных. Это неправильно! Это однозначно тому, что сегодня я помню о тех, кто подарил мне светлое будущее, а завтра — нет. Результат будет тогда, когда появится система патриотического воспитания.

— А что такое патриотизм лично для тебя?

— Это чувство, которое испытывает человек к своим родителям, отчему дому, истории своего рода, народа, страны… Любовь, уважение и высшая степень — ответственность.

 

Более 8 тысяч останков солдат и офицеров подняли и подготовили к погребению тюменские поисковики. 258 имён защитников Отечества были возвращены истории и всенародной памяти.

Фото Дмитрия Ткачука и из архива редакции.