Театральная молитва в стиле DOC

Такому странному желанию имеется объяснение. Спектакль документальный. В нём, как уверяет постановщик, нет ни одного придуманного слова. Все были когда-то записаны на бумаге или сказаны в микрофон реальными людьми, нашими земляками. Иными словами, проект оригинальный, не привычный для местной публики. «Такого у нас ещё не было», — говорит директор «Ангажемента» Леонид Окунев. То есть признаёт, что театр пошёл на эксперимент.

Между тем документальные постановки давно не новость. Говорят, что это англичане в 90-х обогатили сцену новой эстетикой. Но те отпираются. Кивают на американцев, которые, в свою очередь, признаются, что технику «verbatim» (с латинского «дословно») позаимствовали у «живых» газет, появившихся в СССР ещё в начале прошлого века. Вот как лихо всё закручено!

В новую Россию «verbatim» вернулся в 2002-м, когда драматурги Михаил Угаров и Елена Гремина создали в Москве «Театр.doc» и перенесли на сцену сюжеты из реальной жизни с непридуманными персонажами. Постепенно документальные постановки вышли за пределы столицы и начали своё шествие по региональным театрам.

Нельзя сказать, мол, Тюмень тоже не осталась в стороне. Может, и осталась бы. Если бы не уникальные материалы, найденные в архиве Коротаевых, кстати, близких родственников Леонида Окунева. Он и подал потом «сумасшедшую» идею: перенести девичьи дневники своей тёти Клавдии на сцену.

В «Ангажементе» долго думали: как? В «неизведанный путь» пустилась боевая Олеся Невмержицкая (не знаю, кого бы ещё из режиссёров Окунев смог подписать на это дело?). Пьесу, в которой нет сюжета, а есть «только жизнь, видимая сквозь поколения», — написал Андрей Стадников. «Шли по тёмному коридору и не знали, куда он выведет», — призналась Невмержицкая.

В преддверии скорой премьеры, когда остались позади трудные «кропотливые» репетиции и пробные летние показы, Олеся предупредила: «Спектакль ещё зреет». Журналистам, актёрам и людям, близким к театру, недозрелый «плод», однако же, вкусить предложили. Забегая вперёд, скажу: некоторые, не «дожевав» его, стыдливо сбежали.

Рабочее название театральной новинки — «Клавдия. Записки на сгущёнке». Под необычный проект получен грант правительства Тюменской области. Как гласит официальный документ, «на постановку спектакля, посвящённого победе в Великой Отечественной войне 1941-45 годов». Но в самой постановке никакой войны нет. Есть дневник, который в лихолетье изо дня в день ведёт юная Клава Гуленкова, медсестра села Ситниково. В тетради, сшитой из этикеток молочно-консервного комбината (потому и «Записки на сгущёнке»), она делает пометки о своих будничных делах, редких деревенских развлечениях, душевных переживаниях. А главное, записывает сны: «Видела блины. Наверное, получу письмо» или «Видела реку, плыла на корове. Она утонула». Остальное в том же духе. Ничего особенного. Обычные дни и ночи обычной девчонки, на чью долю выпало тревожное ожидание окончания войны. С помощью снов она пытается заглянуть за горизонт: вернётся ли с фронта отец, не забудет ли её на чужбине жених Пётр?

Спектакль идёт два часа без перерыва. Но условно его можно поделить на две части. В первой главная героиня говорит устами сразу четырёх актёров, оживая в сыне Василии, дочери Татьяне, внучке Анне и правнучке Саше. Ценность этого голоса из прошлого — в деталях: «Назначили секретарём комсомольской организации. Может, отмотаюсь как-нибудь?»; «Получила письмо от Петра. Пишет, что ему нравится Запад»; «Ворожили на бобах. С Петром у нас будет общая жизнь. Верно ли это?»; «Выпили вчера здорово. Я была пьяненькая». Увы, мало, что из общего потока фраз запоминается. Монотонное (пусть и на разные голоса) цитирование дневника превращается в тягостный фон, который актёры пытаются оживить некими пластическими вывертами. Ну, должны же они что-то на сцене делать! Вот и извиваются у каталожных ящиков (к слову, подлинных, выставленных из какой-то библиотеки за ненадобностью), то взбираясь по ним, как по ступенькам, то вытягиваясь на них по горизонтали.

Библиотечный атрибут в спектакле не случаен. Клавдия Григорьевна позже работала заведующей библиотекой. Кроме того, «махина», занимающая центральное место на сцене, несёт функциональную нагрузку: во второй условной части постановки превращается в квартирную мебель (книжные полки, подставку под телевизор, бельевой шкаф). Вторая часть наконец-то встряхивает зрителей. Война позади. Мы дождались Петра! Жизнь начинается: появляется место для счастья, рождения детей, значимых покупок, творческой работы. Здесь тоже полно деталей, но они яркие, выпуклые, живые.

Вообще, странный спектакль получился. Местами он вызывает скуку, недоумение и даже досаду. Местами — искреннюю улыбку и светлую грусть, задевает за живое. Терпеливые зрители к концу спектакля успевают полюбить и образы, сыгранные артистами, и настоящих героев, потомков Клавдии, которые принимают непосредственное участие в постановке. Поэтому публика аплодирует, не ведая того, что режиссёр не хочет этого слышать... Между тем и актёры за свою трудную работу, и семья Коротаевых за открытость, безусловно, заслуживают честного зрительского отклика.

Сын Гуленковой, Василий Петрович, сравнил спектакль... с колодцем.

— В жаркий полдень заглядываешь в него и видишь черноту. Но постепенно проступают какие-то очертания — и вдруг ты узнаёшь самого себя.

Он прав. Каждый зритель, заглянув в этот «колодец», может увидеть отражение. Удивительным образом документальная история одной семьи, основанная на конкретных дневниковых записях, письмах, воспоминаниях, превратилась в спектакль обо всех семьях, чьи бабушки когда-то ждали любимых с войны и видели тревожные сны. И адресована постановка тоже всем, кто не желает жить в беспамятстве. Не случайно начинается со слов: «Чтобы вымолить свой род, надо прочитать псалтырь 20 раз. Вспомнить всех, перечислить по именам».

Вот я и думаю, что воспринимать этот спектакль надо именно, как молитву. Как мольбу, направленную ко всем нам, чтобы не забывали своего родства.

Спектакль длится 2 часа без перерыва.

Фото Сергея Киселёва.