Валерий Грайфер: «Ностальгию оставим для пенсии»

Вот уже почти два десятка лет Валерий Грайфер возглавляет Российскую инновационную топливно-энергетическую компанию РИТЭК, кстати, созданную им самим с нуля. А по совместительству возглавляет попечительский совет alma-mater — Российского университета нефти и газа имени Губкина и совет директоров ЛУКОЙЛа. Вагит Алекперов, президент этой крупнейшей нефтяной компании, с гордостью называет Валерия Исааковича своим учителем, соратником и единомышленником. И добавляет: Грайфер — целая эпоха в нефтяной отрасли России.

Конец света, что ли?

— Валерий Исаакович, последнее время чрезвычайно много говорят о необходимости инноваций и модернизации. Вам как главе инновационной компании эти слова знакомы не понаслышке. Что же постоянно мешало и мешает развитию инноваций в нашей стране?
— В прежние времена инновации, впрочем, как и все остальное в стране, планировались. Правда, срыв производственной программы карался очень сурово: не справившегося с заданием раз-другой предупреждали, а потом снимали с работы. А вот научно-технический прогресс считался совершенно необязательной статьей плана народного хозяйства. У государства постоянно не хватало на него денег. Прекрасно помню, как наш министр нефтяной промышленности Валентин Шашин поручил мне поехать в Грузию за легко-сплавными трубами для бурения. Я тогда работал главным инженером Татнефти. Меня встретили гостеприимно, по-грузински...
— ...барашка зарезали.
— Не без этого. Проходит день, другой... Я уж не выдержал и спрашиваю: «Ребята, давайте, наконец, о трубах поговорим». — «Ну, давай поговорим»... Выходим за территорию завода, и мне показывают великолепный грузинский пейзаж. В этой долине, объясняют, будет металлургия, а рядом прокатный цех. Я в ужасе, ведь внедрение труб значится в плане уже на этот месяц! На что принимающая сторона удивилась: «Валерик, дорогой! Конец света, что ли?» Эта фраза стала проходной по отношению к новой технике. И только там, где за невыполнение планов научно-технического прогресса карали, — там шли прорывные технологии. Например, в обороне страны и во всем, что с ней связано, здесь шутки были плохи.
— Разве нефтяники, кормившие весь Союз и укреплявшие тем самым оборону страны Советов, не дружили с прогрессом?
— По отношению к научно-техническому прогрессу нефтяники все время находились в сложном положении. Мы всегда славились прекрасными умами, имели великолепных ученых, изобретателей. Газлифт Шухова, штанговый насос Иваницкого, «кубы» братьев Дубининых... Это все истоки, которые развивались и создавали облик мировой нефтяной индустрии. А горизонтальное бурение, гидроразрыв пласта, комплексная разработка месторождений? Они тоже придуманы в нашей стране.
— А покупаем все на Западе!
— Много лет сковывала отсталость отечественного нефтяного машиностроения. До сих пор это очень серьезная проблема...

Еще не пробил час

— Но ситуация хоть как-то меняется?
— РИТЭКу восемнадцатый год. И все эти годы мы держим передовые позиции в области научно-технического прогресса. Совсем недавно государственная комиссия приняла наш технико-технологический комплекс забойного парогазового воздействия. Это поистине прорывная технология для добычи тяжелой нефти! Опробовали ее в Татарстане. Обычно, когда качаешь пар с поверхности, до забоя доходит едва тепленькая водичка. Мы производим пар непосредственно под землей, на забое скважин. Ранее мы внедрили технологию так называемого селективного заканчивания скважин, которая позволяет качать нефть сразу из нескольких пластов, порой даже таких, которые ничего не давали. Наш интеллектуальный багаж — а это около 60 собственных патентов на технологии и оборудование — оценивается уже в 7,5 миллиарда рублей.
— Ваши разработки уходят к ЛУКОЙЛу, другим компаниям?
— А как же! Свои изобретения мы немедленно делаем достоянием всех. Естественно, стараемся компенсировать те затраты, которые понесли при разработке. Наш фонд новых технологий продает их всем желающим по вполне умеренным ценам.
— Желающих много? Нефтяники охотно приобретают новые разработки?
— Не сказал бы, что охотно. Просто для некоторых вещей еще не пробил час. Но их время непременно придет. Тенденция ведь какая? Высокопроизводительных месторождений становится все меньше, а трудных, где надо использовать новые технологии, все больше!

Высокие цены расслабляют

— Евгений Примаков недавно сказал, что высокие цены на нефть россиян расслабляют, сводя на нет все разговоры о модернизации.
— Если хочешь расслабляться — то расслабляют. А если не хочешь — делаешь все, чтобы высокие цены позволили создать экономический, финансовый фундамент для долгосрочного развития... В том числе и нефтяной отрасли. Согласен со мной?
— Конечно.
— Так и пиши. Вот куда должны прикладываться высокие цены, а не для покупки за рубежом телевизоров и фотоаппаратов. Все это давно самим пора делать. РИТЭК на чем выжил? Мы начали заниматься восстановлением скважин. Нашими конкурентами были канадские бригады. Летали к нам бравые ребята и получали в России...
— ...в десять раз больше наших?
— Если бы! По 30 тысяч долларов в месяц. А наши получали...
— ...примерно столько же, но в рублях.
— Это сейчас, а тогда еще меньше. РИТЭК вступил в конкуренцию. И слава Богу! А ведь в то время почему-то считалось, что российские нефтяники — недоросли. Разве это правильно? Русских-то нефтяников учить уму-разуму?
— Учиться тоже, наверное, надо. Вы и сами поездили по миру...
— Если есть интерес, я беру визу и еду. Общаясь с зарубежными коллегами, мы изучаем то, что хорошо, раскручиваем и внедряем у себя. А работать нужно самим!

Ненормативная лексика

— Еще одна тема из разряда вечных. О малых и средних предприятиях в нефтедобыче. Еще Юрий Шафраник, будучи министром топлива и энергетики России, заявлял, что в стране должны действовать тысячи таких компаний. С тех пор минуло полтора десятка лет.
— Ничего, кроме ненормативной лексики, у меня по этому поводу нет...
— Губернатор Югры Александр Филипенко не первый год бьется над принятием соответствующего федерального закона. И руководители страны уже поддержали идею...
— РИТЭК сам вышел из малых компаний. Сегодня добываем 3 миллиона тонн нефти, вносим вклад в развитие инноваций. Но выжили мы не благодаря, а вопреки действующей системе. Пришлось пройти через 5 судебных процессов, когда нас норовили стереть с лица земли. Идеология, что нефтедобывающие предприятия должны быть крупными, а все остальное — шелуха, укоренилась со стародавних времен. Поэтому разговоров много, а реальных дел крайне мало. Хотя сейчас, во многом благодаря настойчивости Александра Васильевича Филипенко, кое-какие сдвиги наметились. Правда, мы еще только на подходе к решению проблемы.
— На каком уровне тормозится принятие закона?
— Формально вы непонимания не увидите нигде. Не назовете ни одной фамилии человека, который бы сказал: ерунда собачья эти малые предприятия. Все говорят: да!
— Но движения-то нет!
— Никакого. Помню, еще Ирина Хакамада возглавляла государственный комитет по поддержке малого бизнеса. Мы к ней одно письмо направили, другое. Знаем, мол, чем должны заниматься малые предприятия в нефтяной промышленности. Года полтора потом искали свои письма, нашли их под сукном у чиновника в министерстве энергетики. Отношение к малому бизнесу с тех пор практически не изменилось.
— У вас есть рецепты, как запустить маховик инноваций?
— Видишь, в чем дело. У нас не рецепты, а конкретные промыслы. Привычно, например, думать, что для добычи нефти обязательно заводнение. Качай воду и получай нефть! Но РИТЭК на трех своих месторождениях закачивает в пласт газ, который обладает большей проникающей способностью и способен вытеснять нефть из низкопроницаемых пород. Это не мысли о модернизации, а сама модернизация! Или на Баженовской свите в Западной Сибири, а это та толща, которая и рождает нефть, мы организуем первый промышленный участок по термогазовому воздействию на пласт. Новое слово в добыче нефти. Кстати, незадействованный потенциал Баженовки колоссален! Кто-то называет цифру в 11 миллиардов, а кто-то в 30 миллиардов тонн нефти.

Страна парадоксов

— Тем не менее отставание от Запада нарастает. Благодаря нефти и газу мы закупаем продовольствие, одежду, обувь, мобильники, телевизоры, машины.
— Наша страна — страна парадоксов. За счет нефти у нас создаются крупные финансовые резервы...
— Почти все уже проели...
— Накопим еще, пока есть на чем создавать нефтегазовые проекты. Однако тенденция к снижению добычи в стране уже налицо. Даже передовые компании фиксируют падение. Действующие месторождения, в том числе Западной Сибири, иссякают. Но среди всех национальных проектов, которые финансируются за счет нефтедолларов, вы не найдете проекта по удержанию и развитию добычи нефти. Первым же делом нужно позаботиться, чтобы эта корова и дальше давала молоко, а не тянуть беднягу за вымя, едва не вырывая его. Такого проекта, равно как и закона «О нефти», в нашей стране нет, и это очень опасно. Все болячки в нефтяной промышленности зачастую поправляются лишь за счет вмешательства первых лиц государства. А нужен закон, который бы прописал взаимоотношения государства, нефтяных компаний, коренных народов, исключив коррупционное поведение чиновников, регулировал бы налоги в зависимости от мировых цен на нефть... Знаешь, как в 1980-х мы поправили дела в Сибири?
— В Тюмень приехал Михаил Сергеевич Горбачев.
— Приехал... И спасибо, помог. Выделенные материалы и оборудование позволили нам тогда совершить настоящий прорыв. Вводили по 25 месторождений в год, обустраивая до 10 тысяч скважин! И если в 1985-м Главтюменнефтегаз добыл 365 миллионов тонн нефти, то в 1988-м мы вышли на 409 миллионов. Да и социальная сфера пошла: детские сады, жилье, кинотеатры начали строить. А я помню еще, как к нам в Татарию Никита Сергеевич Хрущев приезжал. Так, может, стоит пожалеть первых лиц государства?..

Найдем еще одну Сибирь

— В Тюмени вас до сих пор многие ставят в один ряд с Муравленко. После Виктора Ивановича тяжело было руководить такой махиной?
— И Муравленко было тяжело, и нам было тяжело. Огромное количество социальных проблем вырастало. Помню, приехали мы как-то в поселок Пойковский. Надо отметить, что строился он как вахтовый. Но жизнь внесла свои коррективы. Приехали жены вахтовиков, родились дети... Нас окружила толпа возмущенных женщин: они жаловались на отсутствие детских садов. Одна из них, самая решительная, протянула нам грудничкового ребенка со словами: «Не знаю, что с ним делать. Работаю, а яслей нет. Забирайте его...» Я взял малыша и направился к вертолету. Вдруг чувствую спиной: женщина на меня с кулаками летит. Выхватила ребенка. «Потерпи еще, — говорю. — Построим мы детский сад». И построили. Такие вот сцены были. Тяжело психологически! Да и технологических проблем хватало. Потому что Западную Сибирь изначально ориентировали на добычу дешевым фонтанным способом. А на более позднем этапе требовалось оборудование...
— В стране его не было...
— Тогда говорили: добудем нефть простым фонтанным способом и уйдем из Сибири. Чего нам там нос морозить? А оказалось, все совсем иначе. Надо было несколько миллионов человек размещать в Сибири. Виктору Ивановичу Муравленко приходилось несладко. Борьба была очень серьезная. Всех людей делили на оптимистов и пессимистов. Пессимисты говорили, что нужно вдумчиво подходить к оценке ситуации. Оптимисты же шумели: да чего вы там! Мы в Сибири еще одну Сибирь найдем. По миллиарду тонн нефти и триллиону кубометров газа будем добывать ежегодно. И вели эти речи власть предержащие.
— Они все из оптимистов?
— Спорить с ними было очень неприятно. Более того, опасно. А Виктору Ивановичу нужно было руководить главком. И перспективу видеть, и стратегию держать. Он разумный был человек, а попади в число пессимистов, его бы ни в один кабинет не пустили. В этом, мне кажется, заключалась драма великого человека.
— До назначения начальником Главтюменнефтегаза вы бывали в Западной Сибири?
— Еще на начальной стадии, в конце 1960-х — начале 1970-х, когда Володя Филановский был главным инженером главка, а потом Феликс Аржанов. Татария и Западная Сибирь дружили, мы часто бывали друг у друга, приезжали большими группами, обменивались опытом.
— И кто кого в том соревновании?
— С сибиряками трудно тягаться. При таких-то запасах! Ведь главный показатель в соревновании — объемы добычи. Пока они ста миллионов тонн в год не достигли, мы выглядели еще неплохо. А вот после...
— Желания перебраться в Тюмень или Сургут не возникало?  Ведь многие ваши однокурсники сделали карьеру в этих краях.
— В Татарии я работал главным инженером объединения. Это была номенклатура ЦК КПСС. Поэтому где тебя поставили, там и старайся! Конечно, было завидно. Мы были дружны с Виктором Ивановичем Муравленко, и как-то раз я напомнил ему фразу, сказанную Суворовым после очередной победы Потемкина: «Как я жалею, что в этой битве не был хотя бы сержантом». Пожалел, что при освоении Самотлора не был простым инженером. Такие крупномасштабные дела — честь для любого инженера... Поехать в Западную Сибирь предложили, когда мне было 55. Здоровье, слава Богу, еще позволяло.

Ликвидация главка — трагическая ошибка

— Главтюменнефтегаз надо было разваливать?
— Ни в коем случае. Это просто недомыслие. На такой регион, при такой концентрации производства обязательно нужен был координатор, некий регулирующий орган. Есть вопросы, решение которых связано с деятельностью всех участников нефтегазового освоения. Трубопроводный, железнодорожный, водный, авиационный транспорт, аэродромы, технический прогресс, в конце концов.
— И что бы это была за структура в новых рыночных условиях?
— Я говорю о государственной профильной структуре, типа комитета при федеральном правительстве. Кстати, главк ликвидировали люди, которые панически боялись как раз такого развития событий. В Москве твердо были убеждены, что мы, в Сибири, готовимся создать второе министерство нефтяной промышленности. Как в свое время существовало министерство восточных районов. Кем командовать тогда?
— Львиная доля запасов и добычи — в Западной Сибири...
— Вот нас как муху и прихлопнули. А я ведь и Горбачеву писал, и в правительство. В ЦК отдел тяжелой промышленности к тому времени уже ликвидировали, Горбачев это дело поручил Егору Кузьмичу Лигачеву, а тот противником был главка. И отдельные руководители объединений тоже выступали за ликвидацию главка, они чувствовали свою силу, им лишнее начальство было ни к чему. Не забывай, то было совсем другое время — перестройка, когда все рушилось и никто ни перед чьим авторитетом не останавливался.
— Но ведь Черномырдину удалось создать «Газпром»...
— Черномырдин сохранил не главк, а министерство. Мне в силу вышеперечисленных причин не удалось сохранить главк. А вот в Москве второго Черномырдина среди нефтяников не нашлось.
— А если бы нашелся такой человек, то была бы одна компания на всю страну?
— Существует же «Газпром». Все были уверены в его неминуемом реформировании, в приватизации газовых месторождений. Остаться должна была только централизованная газотранспортная система. Столько шумели по этому поводу. А «Газпром» стоит! Или возьми Российские железные дороги?!
— ...Тогда мы жили бы сейчас совершенно в другой стране.
— Это был бы не худший вариант. И потом, ведь могла быть и смешанная схема. Тысячи малых и средних добывающих компаний. Да и 2-3 крупные частные компании тоже не помешали бы. Впрочем, именно к этому дело и идет сейчас.
— Все реформы в ТЭКе проходили на ваших глазах. Можно ли было как-то иначе реорганизовать отрасль?
— Разумеется. Реформы проведены безобразно. Такое впечатление, что это продуманная акция для того, чтобы растащить богатства народа. Все продавалось буквально за копейки. Зато теперь кто-то покупает иностранные футбольные клубы... Это еще одна тема для изъяснения ненормативной лексикой.

Ностальгию оставим для пенсии

— Валерий Исаакович, хотелось бы вам сбросить лет 30-40?.. И вернуться в Тюмень поры освоения?
— Я тебе расскажу один анекдот по-товарищески. Леонид Ильич Брежнев пригласил как-то к себе старого литейщика и спрашивает: «Скажи, только честно, когда тебе лучше жилось? При царе или сейчас?» А тот отвечает: «Леонид Ильич, не обижайся, но при царе мне жилось лучше! Моя Верка любила меня тогда крепче». Ответил я на твой вопрос?
— И все-таки, ностальгия о прошлом дает о себе знать?
— Мне пока некогда ностальгировать. Вот уйду скоро на пенсию, на это время и оставлю всю ностальгию.