«Жизнь сложилась так, что перепутала все наши планы. Мало кто пошел по избранному желанному пути. Но, если так получилось, нужно стараться приложить и в данном направлении все силы на службу народу, стране.

Будь спокоен за нас, мы постараемся держать честь Ишима. Может быть, в скором времени нам придется защищать наш Ишим, защищать честь страны не на сцене, не на физкультурной дорожке (друзья были заядлыми спортсменами и участниками художественной самодеятельности. — Н.Т.), не на кафедре, не за станком. Ну что же, мы готовы!»

«Здравствуй, Виталий!

Я, наверное, никогда не забуду школьные вечера и вообще всего, что было в годы беззаботной юности. Помнишь наши разговоры о финских боях и предположения о жестоких боях с фашистами? Мне пришлось участвовать в этих боях. Уже в разгар боев вступил в партию. Имею правительственную награду. Не дал мне Гитлер доучиться, пусть за это получает по заслугам. 24.07.43 г.».

«Живу, как и все солдаты. Бил зубы Гитлеру под Орлом, а сейчас ворочаем целую скулу на Украине. Как ворочаем? Читай газету, слушай радио. В общем, неплохо. Поверьте мне. Ну, а я участвую в этой «лечебной» операции. Пока честь стоит высоко. 10.09.43 г.».

«Привет с берегов Днепра! Думал ли я в 40-м году, что буду на Днепре? Мечтал. А теперь стою на берегу этой украинской реки и живо вспоминаю свой Ишим...

Получил вчера твое письмо. Оказывается, ты большим человеком стал. О тебе спорят областные организации. Ты, оказывается, — гвоздь, да гвоздь с занозой. Конечно, если есть условия, то поезжай учиться. Это лучше всего и нужнее. С приветом, жму руку, Иван. 10.10. 43 г.».

«Здравствуй, Виталий!

Привет всем твоим воспитанникам. Большое им спасибо за внимание! Можешь им передать, что письмо прочитали все мои бойцы. Конечно, рады вашим успехам и желают (а вместе с ними и я) быть первыми во всей школе.

А эти строчки — для тебя. Шепну на ухо: «Всего внимательнее бойцы читали фамилию пионервожатой и, к большому огорчению, не разобрали. Сожалеют, что письмо не из 10 класса, а то та была бы еще переписка! Но ты не бойся, ответ будет, и самый подходящий. Все же ребята просят познакомить их лично с кем-нибудь. 12.01.44 г.».

«Здравствуй, Виталий.

Поздравляю тебя с успехами, о которых узнал из твоего письма. Я рад твоим успехам и успехам вообще всех ишимцев. Ведь я тоже на вопрос «Откуда?» всегда с тоном превосходства отвечаю: «Сибиряк!» Одним словом, я патриот. И вообще, где бы я ни был, всегда говорю: «Вот побывали бы вы в Сибири, тогда никуда бы оттуда не уехали». Все отвечают:
«А там же мороз?» Странный народ, они считают Сибирь каким-то ледником. 4.04.44 г.».

«Здравствуй, Виталий!

Так ты еще думаешь учиться? Правильно! Знаешь ли, даже я и то иногда думаю об этом. А вдруг да получится? Конечно, для меня легче всего остаться военным. Сейчас для меня легче провести людей и технику по лесам и болотам без происшествий, чем решить квадратное уравнение. Легче, не отдыхая, несколько суток вести напряженный бой, чем написать формулу пикриновой кислоты. Но, несмотря на все это, несмотря на то, что и положение мое неплохое, и заслуги есть немалые, я все-таки думаю об институте. Ты просишь описать мою жизнь, но в ней столько подробностей... И она одновременно так проста. Как и вся армия, иду на запад. Выгнали немца с нашей земли, идем по Польше. Получили Благодарность Сталина, дивизия стала именоваться Брестской — за освобождение города Бреста. Чем дальше на запад, чем ближе к Германии, тем яростнее дерутся немцы, предчувствуя свой конец. Но их упорство ни к чему не приводит, им приходится бежать, словно псам. В Польше узнал такие понятия, как «помещик» и др., о чем раньше приходилось только читать.

В большинстве своем население встречает нас с радостью. Угощают яблоками, вишнями, поят молоком. И все как один ругают немцев. А ругать есть за что. ВЫ И ПРЕДСТАВИТЬ НЕ МОЖЕТЕ ВСЕХ УЖАСОВ, КОТОРЫЕ ТВОРЯТ НЕМЦЫ. В газетах не опишешь все случаи. Газеты говорят бледно, а когда посмотришь сам, поднимается такая ненависть! 30.08.44 г.».

«Здравствуй, Виталий!

В предыдущем письме я затронул вопросы ложной дружбы. Хотя я это говорил не по твоему адресу, это видно по содержанию. Речь шла о тех друзьях, которые быстро забыли свои шумные заверения в вечной дружбе. Но даже их я не очень обвинял, я говорил, что жизнь оказалась много труднее, не такой, как мы её представляли, и друзьями могут быть не все случайно встреченные. Друзьями могут быть те, кто глубоко понимает друг друга, те, что одинаково смотрят на жизнь. А у нас в большинстве — одна видимость дружбы, и она распалась при первых испытаниях жизнью.

...В отношении института желание учиться у меня никуда не исчезало. Даже сейчас иногда думаю об этом, но как осуществится это на деле, не знаю. Для осуществления этого стремления нужно преодолеть столько трудностей, о которых ты даже не знаешь: столько неясного в дальнейшей жизни.

Да и вообще, не рано ли об этом говорить — впереди ещё напряженные бои. Жизнь идет без больших изменений, в основном успешно. Конечно, не без мелких неудач.

Ты интересуешься званием, мое звание на два ранга выше того, которое имел Еникентий Григорьевич. Имею две награды «Кр. Звезда» и «Отеч. война». Вообще, это такая тема, на которую я не люблю говорить. Пишу это лишь после твоих неодно-кратных просьб.

Пора кончать — завтра трудный день, а сейчас уже 12 часов. Да и глаза устали от такого света. Ты же знаешь, что с глазами у меня еще в школе было не совсем все в порядке. Привет всем знакомым. Жму руку, с приветом — Иван. 30.09.44 г.».

«Здравствуй, Виталий!

Получил твоё письмо, отвечаю с запозданием. Надеюсь, тебя это не обидит.

Дни напряженных боев сменяются относительным спокойствием, но времени все нет и нет. Все какая-то суета, беспрестанная занятость. Живу сейчас вполне спокойно и даже живу в доме, сплю на койке. Ты понимаешь: сплю на койке! Но беготни столько, что целый день на ногах и домой приходишь поздно, прочитаешь газеты, а время подходит к двум. И так день за днем.

Держу связь с отцом, с тобой и одной ишимской знакомой. Больше из родных и старых знакомых ни с кем связь не имею.

Подходит моя третья фронтовая зима. Говорят, здесь зима не холодная, но меня это не радует. Прошлый год в Белоруссии я видел мягкую зиму, когда в январе шел дождь, и решил, что лучше мороз 40, чем дождь. Но теперь к зиме привык, к ней готовимся как хорошие хозяева. Действительно говорят: можно ко всему привыкнуть. Так и я начинаю привыкать к военной жизни.

Желаю тебе успехов. Жму крепко руку. С приветом — твой друг Иван, когда-то был Иван Павлович. 3.11.44 г.».

«Здравствуй, Виталий!

Получил твое письмо. Рад необычайно. Понимаешь, как получилось?

Некоторое время я находился в доме отдыха — слышал ли ты что-нибудь о домах отдыха для фронтовиков? Так вот я там находился. Представь: сосновый лес, расположенный на небольших холмах, и в лесу, недалеко от реки, разбросаны домики для отдыхающих. Правда, река и прочее утеряли свою цену — осень. Но все-таки хорошо: несколько дней не чувствовал напряжения. Я никого не знаю и меня — никто. Это не в том смысле, что нет товарищей, а в смысле, что я мог располагать собой как хотел.

Посмотрел несколько кинофильмов, концертов и снова учился танцевать, но опять не до конца. Боюсь, снова забуду. У меня так уже было. Имею большое желание научиться танцевать, но приходится учиться как-то урывками. Только начнешь — перерыв на несколько месяцев. Конечно, забываешь — и опять начинаешь все сначала. Так и в этот раз обучение до конца не довел.

У меня была надежда получить кучу писем по возвращении. Но «дома» нашел только твое письмо, тем более рад ему. Ты, оказывается, большой политик. Признаюсь: не ожидал! Ты — и вдруг политик. И ты до сих пор увлекаешься сценой, а я уже забыл об этом. Как это было давно! Хорошая была пора. Беззаботная. А сейчас и день, и ночь голова забита разными житейскими и служебными премудростями.

Ты считаешь себя в долгу? Зря. Какой может быть долг? Каждый делает свое дело, каждому — своя судьба. Старое это слово «судьба», но все-таки оно здесь подходит.

А я сейчас живу обычной фронтовой жизнью.

Желаю всего доброго! С приветом — Иван. 17.12.44 г.».

«Здравствуй, Виталий!

Получил от тебя небольшую открыточку, а поэтому даю небольшой ответ. Жизнь моя после последнего письма особенно не изменилась. Да и причин к этому нет: мы все еще в Польше. Признаться, надоела она мне. Говорят по-польски, и почти все слова сливаются в звук «пше», «пше», а матом ругаются по-русски. Спят на соломе, а укрываются пуховыми перинами. Под этой периной душно, жарко и вылезаешь из-под нее, как мокрый котенок. И как муж с женой там спят? Не представляю. Однако, я расписался... Желаю всего доброго! С приветом — твой друг Иван. 19.02.45 г.».

«Здравствуй, Виталий!

Мне становится ясным, почему мы обижаемся друг на друга из-за писем. Посмотрел на твое письмо, оно датировано 15 февраля, я же его получил 11 марта. Шло почти месяц. Теперь мое письмо пойдет месяц, и ответ ты получишь через два месяца. Мне кажется, в этом весь секрет.

Мне чудным показалось, что ты ведешь разговор о лыжах. Здесь всего несколько дней была возможность ходить на лыжах, а сейчас не поймешь, что творится. Наступила весна, снег весь сошел, но вдруг опять пошел снег, метель... Одним словом, погодка в этом «коридоре» доставляет много неприятностей. Сейчас шагаю в коридоре, и никак в «дверь» не попаду, но, надеюсь, скоро «коридору» будет конец и всем его фрицам. Ночью полыхает зарево над Данцигом. В последние минуты они все-таки хотят пакостить. Ты, конечно, знаешь: зажали мы фашистской крысе хвост в «коридоре», вот она и мечется и со злости палит, рвет. Все равно ей один конец.

Писем, кроме тебя, от старых товарищей ни от кого не получаю. Ты будешь участвовать в кроссе, я тоже мечтаю попасть на «кросс» до Берлина. Не знаю, придется ли. Но если не придется непосредственно, то помощь, хотя бы маленькую, окажу. Знаешь, как лыжнику один шоколад подаст, другой — лыжи смажет. Ну, и я вроде того. Не всем же быть в Берлине. Важно, чтобы все фрица били. 12.03.45 г.».

«Здравствуй, Виталий!

Сегодня ты меня порадовал своим письмом, а то за последнее время у меня в этом вопросе настоящий провал. Никто не пишет. Правда, и я не очень активно занимаюсь такими операциями, но писем жду всегда. Все-таки интересно, как живут в России, я же сейчас «иностранец». Было время, когда я мог только мечтать о загранице, а сейчас уже несколько раз пересек границу. Это, конечно, не экскурсия, не увидишь то, что хочешь, но познакомиться с порядками, обычаями и пр. можно. Я тебе уже послал немало писем о Польше, но разве все опишешь? Эта территория считается немецкой, и хозяйничание здесь немцев — на каждом шагу. Во-первых, следы тотальной мобилизации. Нет ни одной железной вещи, которую нельзя было бы сделать из дерева. В глаза бросаются сразу койки. Большие, деревянные, занимающие добрую половину комнаты. Все они на один образец: достаточно на нее опереться, как она в тот же момент разваливается на составные части. Большие курьезы происходят ночью. Только повернешься, как уже летишь вниз. Это нижнее строение койки не выдержало. И как только муж с женой на таких спали?

Печей русских, конечно, нет. Зима теплая, вот и живут по-цыгански.

Вот сейчас 24 марта, а в шинели днем ходить жарко. Правда, тревожат морские ветры. Но в общем все-таки тепло. Ветер нагоняет много дождя и прочих солдатских неприятностей.

Ты пишешь, что получили письмо от В.Г.Тарасова. Я помню, что еще в 41 г. ты писал, что он убит. Как же так? Я, конечно, рад, что он жив-здоров, и желаю ему самого лучшего в жизни. Передавай ему мой привет. Адрес сообщи. Желаю успехов! 24.03.45 г.».

«Дорогой друг!

Ты, наверное, в обиде на меня? Шутка ли, такие события, а от меня ни слова!

Но мое негодование еще сильнее: такие дни, а я лежу! Вернее, не лежу, принуждают лежать.
Я разболтался и не сообщил еще ничего тебе толком.

Не знаю, черт попутал или еще что, но дошел я до Одера, до Штеттина, а тут меня ковырнуло. К моим природным дыркам прибавилось еще несколько.

Тут май, тут победа, а я — то на койке, то в дороге.

Обидно, страшно обидно! Оставалось несколько дней до конца войны, а я попал в госпиталь...

Сейчас я в Молотове. Прибыл сюда вчера, еще не осмотрелся как следует. Скоро займусь этим, я же сейчас хожу. Лежал я очень мало. Несмотря на протесты врачей, начал ходить, если можно так назвать мои движения, на второй день. В следующем письме сообщу, долго я пробуду здесь. Лично я думаю так: если не будут делать операцию (у меня сидит осколок в легком), то вес моих легких прибавится, они станут чуть-чуть тяжелее, остальное зарастет быстро. Глаз уже приступил к нормальной работе. Скоро того же ожидаю от руки. Пора, и так второй месяц бездельничаю. Боюсь, что в госпитале вообще от всякой работы отвыкну. В этом году второй раз встречаю лето. Там уже купались, жаль, что не я. Расцвели и яблони, и... Вообще весна сдавала обязанности лету. А здесь еще снег можно кое-где увидеть, да и небо губы квасит не по-летнему. Пора кончать, я стал болтлив. Передавай привет всем знакомым. Желаю тебе всего доброго, в жизни, работе. С приветом — Иван. Пиши по адресу: г.Молотов, ул.Областная, 6, Э.Г. 3149, в отделение. 16 палата. Ну, конечно, мне. 23.05.45 г.».