Фуат Сайфитдинов: «У каждого человека свои заповеди»

За плечами Фуата Ганеевича чуть ли не книжная биография советских времен. Рос в северном поселке Перегрёбное, в большой семье спецпереселенцев, в свое время выселенных из Челябинской области в Октябрьский район Ханты-Мансийского округа. Покинув родительский дом, менял набитую пацанами комнату интерната на студенческую общагу, потом солдатскую казарму. Строил БАМ. Возвращался на Тюменский Север. Оставался там, где, по его мнению, был нужен и полезен.

На другой берег

— Фуат Ганеевич, откуда такое название — Перегрёбное?

— В том месте, где стоит поселок, река Обь раздваивается: делится на Большую Обь и Малую Обь. Вот народ то и дело по надобности греб, переправляясь с одного берега на другой. В 30-х в Перегрёбное съезжались ссыльные и их потомки с разных концов огромной страны. Поселок жил в основном рыбной ловлей, рыбзавод был, что называется, «градообразующим» предприятием…

— Как попали в Перегрёбное ваши родители?

— Маме было 14 лет, отцу — 18. Отец родом из крепкой работящей семьи, которую советская власть признала чересчур состоятельной. Мать вообще сирота, жила в семье у дяди, так с ними и «переселилась» на север. В семье у нас было семеро детей. Отец работал плотником. Мама, как все поселковые женщины: начиналась путина — начиналась рыба. Потрошили, солили… Заработки небольшие, семья наша жила в основном натуральным хозяйством: держали коров, лошадей… Очень жестко приучали нас, детей, к работе. Я, например, был предпоследним ребенком в семье: на мне была заготовка дров, маме помогал за скотиной ухаживать…

— Как жили люди, которых насильно вырвали из родной почвы и согнали куда-то в холодную глушь? Не отбила советская власть желание работать?

— Нормально жили… Там у нас такая смесь была многонациональная: калмыки, немцы, западные украинцы, молдаване, астраханские татары. Такой Советский Союз в миниатюре. Интернациональный плавильный котел, в котором все варились, притирались друг к другу. Работали изо всех сил, старались поскорее «врасти» в эту землю. И все были вместе. Все учились друг у друга чему-нибудь. Один, допустим, капусту лучше мог вырастить, другой со скотиной управлялся как никто другой… И никогда, ни разу не возникал тогда так называемый национальный вопрос. И еще у нас были очень хорошие учителя.

— Это кто же?

— Школьные учителя, среди которых тоже добрая половина была ссыльных. Немецкому нас, например, учил замечательный Карл Карлович Абель, у которого просто стыдно было плохо учиться. Директор Петр Александрович Вишняков — он для нас, ребят, был выше неба! Он был… не люблю слово кумир… был величиной. Его не боялись — его уважали. И это первый настоящий интеллигент, которого я встретил в жизни. Перед кино, которое крутили в клубе, он всегда выступал перед людьми с какой-нибудь очень интересной лекцией, рассказывал о том мире, который нам, поселковым ребятам, трудно было представить.

— А сегодня ваше Перегрёбное есть на карте округа?

— Конечно. Сегодня это большой поселок. Там ведь очень много газовой трубы пошло с Медвежьего. Народ там теперь работает на «Газпром». Так что жизнь кипит. Совсем другая жизнь.

Увлекательная химия

— Тяжело было жить в интернате после домашней жизни?

— …Нормально. В Шеркалах — это старинный поселок — жили в двух комнатах: 14 девочек и 18 мальчиков. На государственное обеспечение рассчитывать не приходилось: мясо, картошку привозили из дома. Но главное — снова повезло с учителями. Это были люди, способные так увлечь своим предметом, что все остальное уже казалось неважным. Мне повезло с химичкой: увлекли все эти формулы, реакции, соединения. В стране химическая наука делала тогда гигантские шаги, и это придавало урокам буквально государственный масштаб. Очень скоро стал участвовать в олимпиадах по химии, сначала городских, потом областных. Выиграл областную олимпиаду и получил направление на химико-технологический факультет Тюменского индустриального института вне конкурса: переработка нефти и газа. Закончил — и уехал в Омск на нефтеперерабатывающий завод. Работал оператором, инженером. В 1972 году приехал, а в 1974 меня избрали депутатом городского Совета...

— Вот оно, начало вашей депутатской карьеры…

— В те времена слово «карьера» не слишком-то хорошо звучало. Просто такой был возраст, что многое хотелось успеть. Почти сразу стал работать в Совете молодых специалистов, в горкоме комсомола. Жил в пятиэтажном благоустроенном общежитии. Вообще заводская жизнь была очень понятной и логичной. Ты знал: надо работать с отдачей, и в свое время обязательно получишь продвижение, квартиру.

— Депутатом стали по рабочей «разнарядке»?

— Можно называть это разнарядкой, а можно необходимостью. В округе, куда входил наш завод, были, как и везде, трудные подростки, вот мне и поручили с ними работать. Первый, который мне достался, подворовывал. Я в свои 22 был для него «взрослым». Он приходил ко мне в общежитие, мы с ним в кино ходили, разговаривали о жизни. Вытащили как-то пацана…

Если позвал Миронов

— Всё шло как надо — и вдруг вы уехали в Салехард…

— Так получилось. Серьезно заболел мой старший брат. Я списался с Салехардским авиаотрядом, где была большая служба ГСМ, мне сделали вызов. Стал работать инженером. Но меня быстро «изъяли» в Салехардский горком партии.

— Как-то прямо неравнодушна к вам была партия!

— Все просто. Кого тогда принимали в партию? Молодых, знающих производство. А кто принимал? Вот у нас, например, секретарем партбюро был механик нашего цеха. Герой Советского Союза. Абсолютно уважаемый человек! Мощнейший человек. И если он с тобой говорит — ты веришь каждому его слову. И эти слова «оказали доверие» — они, поверьте, очень много тогда весили. Тебе люди оказали доверие, поручили что-то сделать — попробуй обмани!

— А в окружной комитет партии, уже позже, вас пригласил знаменитый Миронов?

— Да, Константин Иванович Миронов. Думаю, конец КПСС настал тогда, когда стали уходить такие люди, как Миронов. «Генерал коммунистической партии» я его называл. Высочайшей порядочности и честности был человек.

Из окружкома меня направили в Лабытнанги: там тогда началось мощное движение, железную дорогу на полуостров Ямал начали строить, создали свой горком. Партия обещала, что в скором времени в Лабытнангах будет свой речпорт и аэропорт. Речпорт в итоге почти построили, а к аэропорту даже не приступили. Железная дорога до Бованенкова дошла только два года назад… А потом мы с Колей Добрыниным — он от Хантов, я от Ямала — ездили на очередной партийный съезд, где стало понятно… что уже ничего не понятно. И отчетливо было видно: система уходит, нет больше системы.

Стройка века

— В вашей ямальской биографии был неожиданный перерыв. Судьба, так сказать, сделала небольшой крюк, забросив вас на Дальний Восток…

— Да, Амурская область. Направили в армию замполитом, в итоге стал замкомандира роты. Работал на строительстве Байкало-Амурской магистрали, в железнодорожных войсках. До меня люди там жили в палатках, а я уже застал «цивилизацию» — селились в балках. Сами рубили их.

— Тяжело было?

— Нормально. Единственное: уже начался Афган, поэтому был постоянный некомплект офицеров. А они нужны были: стоял батальон, абсолютно изолированная территория, изолированная часть. Люди отовсюду, разной национальности: армяне, грузины, узбеки, евреи, украинцы… И на удивление мирная была обстановка. И даже если что-то между молодыми такое возникало, нормальный офицер всегда мог погасить конфликт. Поэтому и никаких «неуставных» отношений не было.

— Так уж и не было?

— Они возникают там, где нет нормального офицерского контроля, ответственности и жесткой дисциплины. Демократия и либерализм в армии всегда заканчиваются плохо. Нужно совсем другое. Уважение к солдату. И требовательность. У нас комбат именно так к каждому человеку относился, поэтому его слово было непререкаемым.

— Когда вы переехали из казармы в отдельный балок?

— Когда жена с маленькой дочерью приехала ко мне в армию, на стройку.

— Вряд ли кто-то представлял тогда, во что выльется эта «стройка века». Пели песни про БАМ, верили…

— Верили, что это будет востребовано. Ведь идея строительства дороги не в ЦК КПСС родилась, еще до революции изыскания велись. Там, где есть транспорт, там всегда есть производство. Это даже по нашей железной дороге можно судить, которая на Сургут и Новый Уренгой идет. Если карту природопользования посмотреть, увидишь: все месторождения от этой дороги идут в ста километрах с одной стороны и в ста с другой, не дальше… Вот почему у нас Полярный Урал не идет? Нет дорог, нет инфраструктуры.

«Капээсэсная» перевозка

— Это разочарование в партии заставило вас обратиться к горной геологии?

— Для меня стало понятным, что партийная работа отдалилась от конкретного производства. На тот момент меня направили на партийную работу в Приуральский район, где как раз развивалось горное производство.

— Вы ведь сегодня продолжаете курировать партийный проект «Урал промышленный — Урал Полярный», скромно переименованный в корпорацию «Развитие»?

— Да, такой проект все еще существует.

— За последнее время доводилось слышать о Полярном Урале столь же полярные точки зрения. Кто говорит, что глупо приступать к строительству дорог, не разведав предварительно запасы. Кто, напротив, утверждает, что их никогда и не разведают, пока не будет дорог...

— Проект могли спасти две вещи: жесткая концепция и столь же жесткая финансовая дисциплина. Ну и, конечно, достойное финансирование геологоразведочных работ, на которые государство в последнее время тратит мизер. Без государственных вложений никакой тендер-шмендер ситуацию не спасет.

Изначально у проекта существовала своя идеология: за посыл взяли тот факт, что месторождения Южного и Среднего Урала истощены, в то время как мощный машиностроительный и металлургический комплекс территории остро нуждается в рудном сырье. Прогнозные запасы подсказывали, что на Полярном и Приполярном Урале есть все, что нам необходимо: железо, медь, хром, редкие металлы… Доказаны запасы фосфоритов, которыми как раз мое предприятие и занималось. Они есть. Вывезти их невозможно!

— Правда, что мы сегодня фосфориты чуть ли не из Португалии завозим?

— Мы действительно экспортируем фосфориты, ценнейшее удобрение для АПК, потому что экономика производства наших фосфоритов — с учетом тарифов нашей железной дороги — абсолютно невыгодна. Знаете, как раньше, в советские времена, называлась перевозка грузов? «Капээсэсная», то есть копеечная. Тогда возить любой груз было выгодно. Вот и возили — рыбу с Дальнего Востока в Салехард. Сейчас цены на перевозку все делают убыточным. Мы ведь пытались работать в свое время по фосфоритам с Омском, Полежаев тогда был. Перспективы сбыта фосфоритов открывались от Омска огромные! Привезли им партию наших фосфоритов вагонами. И поняли: сплошной убыток. Перевозка дороже, чем производство.

— Тарифы и сегодня грабительские…

— Поэтому гранит для облицовки возим из Пакистана. Хотя своего на Полярном Урале полно. И мрамор, и другой поделочный камень… Но, выходит, свое не по карману. У Пакистана выходит раз в пять дешевле.

— А почему бы на Полярном Урале туристический бизнес не развивать? Горные лыжи, например. Ведь такая красотища!

— Потому что мы как-то в мае у поселка Полярный поезд, идущий из Москвы, от снега откапывали. Экстремальных туристов пока не так много…

О пользе сотрудничества

— Где-то в году 2004 мне довелось опекать группу российских губернаторов в Салехарде и на Ямбурге. Помню, тогда губернатор Белгородской области всё восхищенно крутил головой: «Кувейт тут у вас! Просто Кувейт!»…

— Жаль, югу области до Кувейта далеко.

— Делайте скидку на условия, в которых приходится работать северянам. Не случайно люди, проработавшие жизнь на Севере, тянутся к теплу. Многие переезжают в Тюмень. Мне всегда казалось крайне важным, чтобы взаимоотношения Север — Юг строились не только на основе экономики, но и прочных человеческих связях.

В свое время я входил в состав рабочей группы, разрабатывающей концепцию самого первого варианта областной программы «Сотрудничество». Атмосфера, в которой это происходило, была довольно напряженная. Договор был подписан только в час ночи. Филипенко топал ногами, Неёлов повторял: «За свободу надо платить!» Абсолютную мудрость проявил тогда Собянин. Кто-то говорит сегодня, что он поставил округа на колени, но это не так. Он оперировал категориями будущего и очень прозорливо смотрел вперед. В итоге северные деньги не ушли куда-нибудь в федеральный бюджет, в Краснодар или оффшоры. Они стали работать на развитие налоговой базы территории, на людей. Почти 15 заводов в итоге построено, многие предприятия получили преференции, в том числе и агропромышленный комплекс.

Я придаю этой программе не просто серьезное, но и стратегическое значение. В том, что сегодня три губернатора пролонгировали «Сотрудничество» — залог стабильности нашей территории. Он может стать примером для всей России. Для всего общества.

— К слову, об обществе. Фуат Ганеевич, вы ведь успели ещё одно образование получить — социологическое?

— Социология, считаю, наука прикладная. Тема моей работы называется «Устойчивое развитие района Крайнего Севера на примере Ямала». Ничего общего с абстрактной научной работой она не имеет. Если говорить совсем упрощенно: человек, отработав день в условиях Крайнего Севера, имеет право прийти домой не в балок, а в нормальное жилье.

Уважительное отношение к человеку, делающему большую и для всей страны важную работу, — вот в чем суть моей работы. Были горячие головы, призывающие: геологические предприятия закрыть! Никаких, мол, добротных школ-поликлиник северянам не надо, пусть северные территории вахтой осваиваются… Но Путин, когда был в Салехарде, сказал: надо закрепляться здесь и строить новые, удобные для людей города. Это была для нас серьезная отмашка.

Сельсовет — дело прошлое

— Вы возглавляете комитет по государственному строительству и местному самоуправлению. Сегодня, когда наработана довольно солидная региональная законодательная база, работать стало легче?

— Есть масса текущей, на первый взгляд, рутинной работы. Это приведение наших законов в соответствие с федеральным законодательством. Доработка тех законов, которые были приняты поспешно, безграмотно. Да и сама жизнь вносит порой серьезные коррективы, после чего уже принятый закон претерпевает серьезные изменения. Взять ту же ситуацию с незаконными парковками и принудительной эвакуацией. Мы наконец приходим к пониманию того, что закон этот не должен делить общество на автовладельцев и пешеходов. Он должен учитывать и оберегать права тех и других. Должен дать пешеходу возможность не метаться под колесами нерадивого водителя, водителю дать возможность законно и удобно припарковаться, а частнику, который взвалит на себя часть этих проблем, — возможность заработать.

— Как по-вашему, наша система местного самоуправления наконец ушла от деклараций?

— В свое время уважаемый мною политик Абдулатипов сказал: реформа — это всегда революция. Система местного самоуправления переживает ее слишком долго. Думаю, поселенческая модель была выбрана в свое время абсолютно правильно. Однако сегодня в России идет тенденция укрупнения муниципальных образований, и это палка о двух концах. Мы рискуем потерять эффективный принцип «шаговой доступности» муниципальной власти, возможность достучаться до нее в любой момент.

Муниципалитет — это не сельсовет с флагом, портретом вождя и отвечающим за все «председателем». Это инициатива, это движение неравнодушных, активных людей, которые заботятся о своей земле. Когда появляются такие люди — к ТОСам начинают прислушиваться. Считаю, прогресс у нас есть. Есть опыт, есть работающий закон, на который можно опереться, и есть люди, готовые решать проблемы.

— Фуат Ганеевич, я знаю, что у вас есть ещё одна депутатская «нагрузка» — вы возглавляете Союз ветеранов Ямала…

— Ветераны округа, объединенные в землячества, — это большая сила. Во многом именно они не дают разрушиться человеческим связям между нашими тремя территориями. Когда я возглавил Союз, у нас было 5 землячеств, теперь 12. Всего 5 тысяч ветеранов, которые не собираются сидеть дома и киснуть. Мы ездим по городам юга области, встречаемся с бывшими ямальцами. Идем в школы, чтобы рассказать молодому поколению о том, каким трудом давалось освоение Севера. Мы издаем книги, чтобы сохранить память о наших замечательных земляках. Ну и, конечно же, поддерживаем ветеранов землячества финансово. Раньше нефтегазодобывающие предприятия были самостоятельны финансово и могли помогать ветеранам. Сегодня без согласования с Москвой они и скрепок не купят…

 

Блиц «от противного»

— В какой стране вы никогда не смогли бы жить?

— В любой, кроме России.

— Какого человека вы никогда не взяли бы в друзья?

— Болтуна.

— На какой женщине никогда не женились бы?

— На капризной…

— Чего никогда не пожелали бы своей дочери?

— Оказаться среди людей, которые тебя не понимают.

— Какое экзотическое блюдо никогда не стали пробовать бы?

— Всяческих змей и тараканов.

— Какое телешоу никогда не будете смотреть?

— Я их вообще не смотрю.

— Что никогда не станете читать?

— Одноразовое чтиво.

— Какой поступок никогда не совершили бы?

— …Я рос атеистом, но моя мама учила меня: «Иди к людям с открытым лицом и открытым сердцем. Встретив человека, которому нужна помощь, не отводи глаз и не переходи на другую сторону улицы». Для меня это заповеди. А заповеди нарушать нельзя…

Фото Сергея Киселёва.